- Мне казалось, период подростковых бунтов уже закончился, - слышен громкий голос Мэгз, брезгливо отодвигающей носком туфли упаковку от чипсов со вкусом красной икры, - должна заметить, мне бы не хотелось возобновления.
- Я не слышал, как ты вошла, - бурчит в ответ Одэйр, нажимая "mute".
- Ещё бы, телевизор орал, как сумасшедший,- Фланаган очищает себе место от мусора на гостевом диване, - ты бы не услышал даже, если бы за бортом поднялся шторм.
- Моя яхта - мои правила, - заявляет Финник. Фланаган обозревает интерьер:
- Твоя яхта смотрелась бы лучше без коробок от пиццы с морепродуктами и пустых бутылок, - она приподымает одну и, рассмотрев этикетку, изгибает бровь, - от содовой, надо же, - ментор, нахмурив брови, с сомнением присматривается к воспаленнным глазам своего протеже и замечает на столе контейнер с фиолетовыми капсулами за секунду до того, как Одэйр успевает его убрать. Её пальцы хватают воздух, и Мэгз тяжело вздыхает.
- Я же говорила Пенелопе не давать их тебе,- растерянно бросает она.
- Мне давно уже не требуется помощь Пенни,- фыркает Одэйр.
- Нашёл, чем гордиться. Лучше бы тебе не требовалась помощь её таблеток, - отвечает Мэгз с таким разочарованием, что Финник ощущает необходимость оправдаться:
- Я нечасто к ним прибегаю, только в крайних случаях.
- Стало быть, нынче "крайний случай"? - интересуется ментор, - хочешь сказать, что ты их глушишь после каждых Игр?
- Да нет же, - раздражается Финник, - просто эти, - он машет в сторону экрана, где снова обсасывают парочку из Двенадцатого, и кусает губы, не в силах подобрать определение, - "влюблённые"! - наконец, выплёвывает он так, будто слово матерное. Мэгз на секунду бросает взгляд в сторону Китнисс Эвердин и Пита Мелларка.
- Надеюсь, ты не по причине фальшивого романа торчишь тут уже которые сутки раком-отшельником, заставляя нас беспокоиться? Ты и так задержался по, - она запинается, -  поручению президента, - Мэгз так и не научилась называть вещи своими именами.
- "Нас"? - переспрашивает Финник.
- Меня и Энни, - поясняет Мэгз, - я-то вполне обойдусь без твоего драгоценного общества, особенно, когда ты ударился в уныние по поводу того, что Сенеке досталось на один труп меньше, а вот Энни, вероятно, хотелось бы с тобой встретиться после нескольких недель отсутствия. Впрочем, не уверена,  что ей пойдёт это на пользу, - Мэгз критически оглядывает измятую одежду и взъерошенные волосы подопечного.
- Вот и славно,- огрызается Финник, отворачиваясь к экрану и сверля глазами победителей 74-ых Голодных Игр, будто расковыривая рану, - я как раз никого не хочу видеть. Аудиенция окончена. Раз уж ты здесь объявилась, то наверняка у тебя есть лодка, чтобы вернуться обратно на берег.
Мэгз недолго барабанит пальцами по столу, затем негромко замечает:
- Знаешь, я порой горжусь тем, что мне удалось воспитать такого благородного, сильного и заботливого мужчину, - Финник моргает, не совсем понимая, с чего вдруг женщину, которая и правда заменила ему мать, посреди ссоры потянуло на комплименты, - но в такие минуты, как сейчас, мне кажется, что все мои усилия пропали даром, - цедит Мэгз, - и этот самый мужчина так и остался упрямым, самовлюблённым, импульсивным хулиганом, - седовласая женщина резко встаёт и направляется к лесенке на палубу, по которой не так давно спустилась.
- Делай, что хочешь, Финн. Можешь торчать здесь и пугать  планктон, пока за тобой не явится Дейви Джонс. Можешь и дальше лелеять свою зависть, обзывая её чувством справедливости. Можешь делать вид, будто у тебя нет никаких обязательств. Как говорится, утонешь - домой не приходи.
После ухода Мэгз Финник тупо пялится в телевизор, лениво жуя пиццу. Калейдоскоп цветных пятен расплывается перед глазами, а слова Мэгз акулой кружат по аквариуму сознания. Чертыхаясь из-за того, что не может заглушить этот глас совести, Одэйр выключает экран и начинает собираться. Он принимает чудесное капитолийское средство, чтобы очистить желудок; долго стоит под душем, безуспешно пытаясь прогнать густой туман в голове; переодевается в простую белую майку и джинсы - как всегда, избегая дома вычурных столичных нарядов.
К тому моменту,  когда Финник стоит на крыльце дома в Деревне Победителей, он вполне доволен собой, и совесть его больше не ворчит зверем, а сыто улеглась у ног. Только вот спустя минут пять после звонка в дверь Энни Финник вдруг понимает, что с визита Мэгз прошло немало часов, - зелье Пенелопы частенько скрадывает чувство времени  - и на дворе стоит глухая ночь.

Отредактировано Finnick Odair (2017-03-22 10:55:02)

OST - Новелла Матвеева "Девушка из харчевни"
Финник собирается уйти, чтобы дождаться утра в своём собственном доме (возвращаться на яхту не в кайф), как дверь открывается. В проёме настороженно оглядывается, как филифьонка в ожидании катастрофы, босая и растрёпанная Энни. В руках у девушки в одной ночной рубашке зонтик, хотя звёздное небо кристально чисто без малейших признаков дождя. Она так сильно вцепилась в рукоятку, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Ментор на автомате отмечает, что импровизированную рапиру Энни держит совершенно неправильно, и выхватить её при желании не составит никакого труда.
- У меня и так раскалывается голова, - жалуется Одэйр вместо приветствия, - если ты вдобавок треснешь по ней зонтиком, она не ровен час отвалится. Мэгз, правда, утверждает время от времени, что я ей не пользуюсь, так что потеря будет невелика, - Финник радуется, что не осмелился открыть дверь ключами, не то его огрели бы из темноты кочергой. В памяти всплывают очень смешные Игры (хотя едва ли этот эпитет уместен в отношении кровавой бойни), когда вместо нормального оружия у Рога разложили бытовые предметы - пилы, дуршлаги, секаторы, - и трибуты были вынуждены драться ими: психоделическое зрелище. Вид убитого со штопором в боку, из которого фонтаном хлещет кровь, точно дешёвое вино, ещё долго щекотал нервы.
Одэйр не делится с девушкой нахлынувшими ассоциациями, так как у неё и без того в избытке триггеров.
- Красота - страшная сила, - отзывается Финник на признание Энни, прекрасно понимая, что его внешность не имеет отношения к её испугу. Самый лучший выход в сложившейся ситуации - принести свои извинения и попрощаться, дав девушке нормально выспаться, но объятия Энни заставляют осознать, что Финник действительно по ней соскучился вопреки желанию побыть в одиночестве. Креста имеет полное право отругать его за поздний визит, а вместо этого прижимается, как невеста к вернувшемуся с фронта солдату. Эта непосредственность не имеет ничего общего с наглостью капитолийцев. Она обнимает его не для того, чтобы смутить, утвердить свое право на него или прощупать границы дозволенного, а просто потому, что иначе не может. Финник опускает руки ей на плечи, гладит по волосам. Во время его поездок в Капитолий они разговаривают, когда есть возможность, с помощью видеосвязи, но этого недостаточно. Экран монитора не может передать гладкость её кожи, её запах, тепло её губ. Как он мог забыть об этом? Зачем он вообще решил накачаться морфлингом, когда её прикосновения снимают напряжение гораздо лучше?
Здесь Одэйр чувствует себя, как дома, в отличие от здания напротив, где по выражению Мэгз "не хватает женской руки". Здесь в прихожей на вешалке висит его плащ, в обувнице тапочки его размера, на кухне пара чашек отведена для него. Сахарочек нахально трётся об ноги, не считая Финника хозяином наравне с Энни, однако полагая, что он обязан во время своего посещения хотя бы полчаса отвести на то, чтобы погладить котика.
Финнику становится стыдно за то, что заставил Энни ждать, но признаться в том, что на самом деле давно вернулся, духу не хватает. Девушке нужно было не так уж много, - всего лишь его присутствие, - а он лишил её даже этого. Неудивительно, что Мэгз обвинила его в эгоизме.
- Прости,  я, - Финник облизывает губы, потрескавшиеся из-за вызванного капсулами обезвоживания и малодушно заканчивает, - разбудил тебя.
Судя по всему, показное возмущение Мэгз не помешало ей скрыть от Энни, что Финник сам украл у них время, которое можно было провести вместе. Несмотря на то, что первое время старый ментор была против их отношений, теперь делает все возможное, чтобы сохранить этот спасательный круг, помогающий паре держаться на плаву. Энни бесхитростно ей поверила, и Финнику остаётся лишь поддерживать хорошую мину при плохой игре дальше, тем более, что девушка не заметила ни пореза на щеке, оставленного трясущимися руками во время бритья, ни отсутствия подарков для неё, без которых Одэйр обычно из Каптолия не возвращается, ни других очевидных вещей, выдающих его состояние. Он умеет скрывать похмелье перед камерами, позаимствовав некоторые приёмы у морфлингистов из Шестого, - но использовать их против Энни довольно низко. Между  ними, кирпичик за кирпичиком, опять вырастает пока ещё тоненькая стена лжи.  Одну, - толстую и прочную, словно крепостная, - Финник сумел однажды разрушить, ударившись о неё с размаху всем своим телом, прежде чем стена отгородила от него самого близкого человека в этом жестоком мире. Но вот холодя сердце, растёт ещё одна.
- Я, - признается Финник, - поссорился с Хеймитчем, - это правда, хотя и не прямой ответ на вопрос Энни. Отношения между менторами в силу разницы в возрасте (когда Эбернети одержал победу в своих Играх, Одэйр ещё не родился) и сложного характера обоих нельзя назвать безоблачными, поэтому, если Финник считает нужным упомянуть о размолвке, значит, разногласия действительно серьёзные. Они с Эбернети обрушили друг на друга предостаточно оскорблений, за которые придётся извиняться. Сейчас Одэйр этого делать не собирается, раз за разом прокручивая отвратительную сцену перед глазами.
- Фу-ты ну-ты!- насмешничает Эбернети, - цаца какая нашлась. Говоришь, изображать любовь - грязный приём? Чья бы корова мычала, - Одэйр вспыхивает, как спичка, и после этой реплики спор, будто вагон, к которому прицепили локомотив, покидает разумные рельсы и несётся к обрыву.
- Не надо было Крейну их останавливать, - выплёвывает Одэйр, - правила есть правила.
- Ума не приложу, как я мог называть другом человека, способного на такие слова, - отшатывается Хеймитч.
- Можешь больше не называть, - рычит Финник, сжав кулаки и прикидывая комплекцию противника.
- Вот как ты теперь заговорил, - Хеймитч от злости становится пунцовым, - значит, я тебя устраивал в качестве друга только до тех пор, пока проигрывал? Приятель-неудачник, - что может быть лучше, а?
- На Голодных Играх друзей не бывает, - чеканит Одэйр. Позже он пожалеет об этом, но сейчас ментора Четвёртого переполняет обида и горечь из-за того, что его трибуты мертвы в то время, как другим достался счастливый билет. Финник не задумывается о том, что Хеймитчу за 24 года пришлось похоронить гораздо больше подопечных. Осекшись, Финник вдруг понимает, что Энни, как и Мэгз, едва ли будет на его стороне, если подробно пересказать весь диалог.
- Мы, - он уклончиво продолжает, - не сошлись во мнениях по поводу победителей последних Игр, - можно подумать, что они вежливо сидели за столом переговоров, а не орали друг на друга словно павианы-переродки. Финник отворачивается, высвобождаясь из рук девушки, не в силах выдержать её прямой взгляд.

Отредактировано Finnick Odair (2017-03-21 22:56:16)

- Так и вижу заголовки, - давится смехом Одэйр, - самый юный победитель 4 Дистрикта склеил ласты от столбняка! - царапина пустяковая, но он рад поводу побыть с Энни поближе, пока она колдует над порезом. Ей нужно, чтобы Финник сидел неподвижно, а он тем временем дурачится, то целуя её в шею, то покусывая за ухо, то легонько щекоча сквозь тонкую ткань рубашки.  Как будто он младше, а не наоборот, и они вернулись на пятнадцать лет назад, в тот возраст, когда мальчишки таскают за волосы девчонок, чтобы привлечь их внимание. Вдобавок на колени девушке вспрыгивает кот, уверенный, что именно его тут не хватает.
- Нам обоим не хватает ласки, - расшифровывает его поведение Одэйр и перехватив руку Энни у своего лица, прижимает её пальцы к своим губам - ты такая ловкая, - всё сделано в лучшем виде, несмотря на то, что ей мешали, - Уилфорд скоро тебя возьмёт в помощники. Впрочем, его моё здоровье заботит постольку, поскольку болезненный вид непривлекателен. Уилфорд скорее наложит на царапину тональный,  а не антибактериальный крем. Он жалуется на мои синяки под глазами исключительно потому, что те увеличивают расход хайлайтера, - только Энни бережно обращается с его телом, уважая право на личную зону комфорта, хотя именно она больше всех имеет право на то, чтобы нарушать границы. Одэйр в который раз жалеет о том, что не может принадлежать ей полностью, без остатка, так, чтобы кольцо на пальце и штамп в паспорте давали понять похотливым тварям, что им нечего разевать рот на чужой каравай.
- Ты принимаешь таблетки, которые прописал Глендауэр?- у Энни тоже залегли тени под глазами. Врач регулярно её обследует и разрабатывает индивидуальную схему лечения, но по -прежнему лучший способ  избавить Энни от кошмаров - спать вместе с ней, охраняя её сон. Увы, это не всегда осуществимо: Финнику слишком часто приходится отлучаться в Капитолий, этот конвейер ходячих манекенов и мёртвых кукол. В отличие от них, Энни - живая до самых кончиков медных волос.  Финник нежно гладит её по щеке, будто убеждаясь в том, что она не растворится поутру вместе с видениями, вызванными морфлингом. Наркотический дурман выветрился из головы не полностью и затуманенное сознание порой обманывает своего хозяина.
Чем дольше Финник находится в столице, тем больше удлиняются шипы, которые он отращивает, словно рыба-лев: взгляд всё холоднее, жесты всё резче, остроты всё злее. Вопреки ожиданиям, некоторым капитолийцам это даже нравится. Ради новизны ощущений они готовы и яд глотать.
На родине Одэйр сбрасывает панцирь. Тревоги отступают, как океан во время отлива. Шум моря успокаивает кого угодно, от малых детей до древних стариков. Шутки становятся мягче и невинее. Невидимый фильтр удаляет из них пошлость и сарказм. С каждой улыбкой Энни Финник расслабляется, прекращая инстинктивно защищаться. Он давно уже научился изображать спокойствие, но настоящее умиротворение испытывает лишь рядом с ней.
Бити (который любой разговор сводил на электронику) однажды рассказывал, что большинство устройств требуют регулярной отладки. Одэйр чувствует, как в разлуке с Энни выходит из строя, а свидания с ней ставят забарахлившие детали на место. Мэгз для этой цели не подходит, потому что, будучи его ментором и воспитателем по совместительству частенько перегибает палку с кнутом и забывает о пряниках. Не будь Энни рядом, Одэйр давно довёл бы дело до конца, исполосовав бритвой вены, а не лицо. Или присоединился бы к Хеймитчу и победителям Шестого в их бегстве от реальности.
Погружённого в свои мысли ментора выдёргивает из задумчивости имя человека, о котором он и сам думал. Оттаившее сердце снова подёргивается льдом. Далась им эта лучница с пекарем! Хорошо хоть Мейсон полностью разделяла чувства Финника по отношению к этим притворщикам.
- И пусть бы ещё столько же не побеждал, - ворчит Одэйр, -  вряд ли родители и друзья наших трибутов считают это победой, - абсолютное большинство зрителей смотрели на экран с отвисшей челюстью и невысказанным вопросом "а что, так можно было?". Некоторые менторы в шутку высказывались, что теперь будут советовать своим трибутам симулировать самоубийство, чтобы разжалобить сердобольного Распорядителя.

Отредактировано Finnick Odair (2017-03-22 22:49:29)

- Кажется, я заболел, - хрипло смеётся Финник, трогая рукой лоб,  - раз уж мне взбрендило искать справедливость на Голодных Играх. Надо будет сказать Глендауеру заказать и на меня "колёс", - он убирает упавшую на лицо Энни медовую прядь и замечает, что глаза девушки блестят больше обычного. Врач, конечно, должен был позаботиться о лекарствах заранее, но может, это и к лучшему. От сильнодействующих антидепрессантов Креста иногда бывает заторможена. Хуже всего было в больнице, когда от обилия препаратов Энни даже перестала Финника узнавать. После этого Одэйр поклялся, что больше не позволит её там запереть. Все Победители учатся забывать, но эскулапы используют уж слишком радикальные методы.
Сюда Финник тоже пришёл, чтобы забыться и ему досадно, что разговор свернул на скользкую дорожку. В детстве с Энни было интересно спорить, потому что, в отличие от других девчонок, она не поддакивала, а высказывала собственное мнение, частенько не совпадавшее с мнением большинства (и потому слыла сумасшедшей задолго до того, как попала на Арену). Вместе с тем Энни была идеальным слушателем. Но сейчас Одэйр не в том состоянии, чтобы прислушиваться к мнению, которое противоречит его собственному. В голосе Энни звучит мягкий укор - как отражение осуждения Мэгз. Девушка чуть отклоняется назад и Финник придерживает её за талию, словно боясь, что Энни уйдёт.
- Мать Китнисс могла потерять младшую дочь, а в результате обе живы, - медленно проговаривает Финник, будто бы сам ещё не пришёл к верным выводам и рассуждает вслух, -Примроуз Эвердин, - добавляет Одэйр после недолгого молчания и поясняет на случай, если Креста не смотрела интервью с родственниками победной восьмёрки, - маленькая сестрёнка, вместо которой вызвалась Китнисс. Двенадцатилетняя девочка из Двенадцатого Дистрикта. Такой юный возраст - на Арене практически приговор. Мой рекорд ещё никто не побил, - без хвастовства констатирует факт Финник и усмехается, -она похожа немного на тебя. "Такая же хрупкая и напуганная", - думает Финник, но говорит совсем другое:
- Тоже собирается стать лекарем и ухаживает за котом, - Одэйр на мгновение отпускает Энни, чтобы почесать загривок Сахарочка, - только вот у тебя нет старшей сестрёнки, готовой тебя заменить. Мелларку тоже не повезло - ни один из двух его старших братьев не изъявил желания стать добровольцем. А меньше всего, - подытоживает Одэйр, - повезло родителям Лэйка и Линны. Каждый из них - единственный ребёнок в семье. Их родители остались наедине со своим горем, потому что дома их некому утешить, - ментор тяжело вздыхает:
- Мы с Мэгз ходили с визитом к обеим семьям, хотя это не входит в наши обязанности. Одни даже не пустили нас на порог, а мать Лэйка набросилась на меня с кулаками. "Это ты, ты виноват!", - кричала она, - Финник отрешённо смотрит на рукав пижамы Энни, как будто на этом кусочке ткани сошёлся весь мир. Скорее всего, он просто не хочет никуда смотреть. "Зачем этот тяжёлый разговор? Лучше бы мы просто продолжили целоваться", - на нехватку поцелуев Финник не жалуется, но Энни единственная, кого  действительно хочется целовать.
- У меня нет детей, - Одэйр отводит глаза, - и мне неизвестно, каково их терять. Но мне кажется, что одиноким людям тяжелее переносить утрату.
- Мы бы не вынесли, если бы ты погиб, -объявил отец, когда Финник вернулся домой. Он тоже был единственным, долгожданным и до неприличия избалованным ребёнком. "На самом деле, папа, я погиб", - хотелось признаться Финнику. Он часто слышал, что люди жалеют о сказанном сгоряча близким, которые вскоре умерли, и остро ощущал себя покойником, неспособным исправить то, что натворил перед смертью. Энни права: победу на Играх едва ли можно считать спасением.  Финнику чудилось, что он оглох или забыл язык, на котором говорят остальные. Ему было совестно за те резкие слова, что бросил отцу перед уходом, но извиниться он так и не смог. Постоянные упрёки отца по поводу "бесстыдного поведения" сына установлению доверительных отношений не способствовали. "Наверняка сохранить романтические чувства после Игр ещё сложнее, даже если они бутафорские"
- Особенно тяжело, если при этом пара притворщиков превратила трагедию в фарс, - возвращается Одэйр к теме разговора, - с этого года в школе профи будут учить актёрскому мастерству, а не маскировке и боевым искусствам. В качестве экзамена будет не спарринг, а спектакль "Ромео и Джульетта"! - увлекаясь, Одэйр говорит всё громче и акитивно жестикулирует. Сахарочек недовольно шипит, когда пальцы Финника мелькают в опасной близости от кошачьего носа.
- В наших трибутов было вложено много сил и ресурсов, а этих выскочек ничему не учили! Эта полоумная лучница хорошо стреляет лишь потому, что браконьерствовала в лесу! - в менторе проснулся комплекс профи, питавших презрение к "диким" игрокам, - я не имею в виду, что обрадовался бы, если бы Эвердин и Мелларк погибли, - поспешно заверяет Финник, сбавляя обороты, - но выходит, что они выжили за счёт наших земляков, - Одэйр забыл предупреждения Мэгз не поддаваться чувству соперничества, которое охватывает почти каждого жителя Панема.
Голодные Игры поддерживают разобщённость Дистриктов, препятствуя их объединению против Капитолия. Изредка некоторые Дистрикты (с первого по третий чаще всего) требуют, чтобы количество их трибутов было сокращено, так как во время войны в них было меньше повстанцев, чем в других. На это никогда не отваживается Двенадцатый: его жители, находившиеся в тяжелейших условиях, по рассказам, бунтовали не меньше стёртого с лица земли Тринадцатого. Только чудо спасло шахтёров от уничтожения. Также не рискует просить об амнистии Четвёртый Дистрикт. Можно было бы предположить, что обитатели процветающего района сражались на стороне Капитолия, однако дела обстояли в точности до наоборот: морской бриз вселяет в своих детей свободолюбие. Но ежегодные соревнования заставляют искать не точки соприкосновения, а различия.
- Они поставили и нас под удар, - заявляет Финник, - президент не любит, когда нарушают правила, - об этом Одэйр знает не понаслышке, - в следующий раз он, как пить дать, придумает какую-нибудь гнусность, чтобы проучить всех без исключения. Так в армии за провинность одного солдата отвечает вся рота, - Одэйр подозревает, что в доме могут быть установлены "жучки", но не боится, что президент подслушает его слова. Кориолан едва ли пребывает в неведении относительно отношения Финника к нему.
Как не раз повторяла Мейсон, что Сноу мог с ними сделать? Снова отправить на Голодные Игры? Это недальновидно: публика обожает Победителей и не позволит устроить расправу над ними. Одэйр на сто процентов уверен, что правительство это понимает. Потерпев фиаско с бритвой, Финник собирался вызваться добровольцем на следующий год после своей победы, но получил недвусмысленные инструкции отказаться от своих намерений. Победители гораздо полезнее живыми, а их количество сокращается вопреки ежегодному пополнению в количестве одной штуки. "Наверное, поэтому сладкой парочке и позволили выжить?"

Отредактировано Finnick Odair (2017-03-25 19:32:04)

Обычно считают, что убийца всегда и всюду должен быть убийцей и ничем иным. Но ведь даже если он только время от времени и только частицей своего существа является убийцей, то и этого достаточно, чтобы сеять вокруг ужасные бедствия
© Эрих Мария Ремарк "Время жить и время умирать"
Такие разговоры даже при свете дня, а не в час, когда до рассвета меньше времени, чем от заката, заставляют солнце помрачнеть. Энни целует и обнимает Финника, как он целует и обнимает её, когда она кричит по ночам, но эти ласки не действуют, не в силах пробиться сквозь толстый слой усталости и безысходности. Энни пытается вытянуть Финника из реальности в мир фантазий, где благоухают цветы и поют птицы, но реальность огорожена колючей проволокой, и клочки его сознания так или иначе остаются на ней.
Одэйр не привык справляться со стрессом с помощью одного лишь воображения. В тяжёлых случаях, как сегодня, он ставит парус и уплывает на яхте, как можно дальше, словно можно исцелить душу, омыв её морской водой. Если такой возможности нет, он, будто сдавая экзамен, вяжет по памяти морские узлы: буксирный, рифовый, шлюпочный...Вяжет лишь для того, чтобы снова развязать, но удавка у Финника на шее остаётся по-прежнему, сколько бы ни мелькали умелые пальцы. Некоторые узлы он может связать одной рукой. Иногда ему не нужно даже верёвки - пальцы движутся в воздухе, сотворяя таинственное заклинание. Эти узы опутывают разбушевавшиеся мысли, стягивают рвущиеся наружу крики, удерживают мертвецов, ищущих выход из кошмаров.
В отличие от вызвавшейся спасти сестру Китнисс, которой восхищается весь Панем, и Энни в том числе, Одэйр вызвался, потакая своей гордыне. В нём не было ненависти к остальным трибутам или жажды богатств, предназначенных Победителю, но было чувство собственного превосходства и желание доказать всем, кто в нём сомневался (в первую очередь, отцу), что они глубоко заблуждаются насчёт него. Идти добровольцем всегда глупо, какие бы ни были мотивы, - понял он позже. Арена - не лабиринт минотавра, трибуты - не Тезей, а менторы не тянут на Ариадну с волшебной нитью. Оказавшись на Арене рядом с гораздо более опытными и сильными противниками, Финник порядком струхнул и засунул свои амбиции как можно дальше, изображая бестолкового мальчишку до тех пор, пока не понял, что большая часть обречённых на смерть перебита, и перед ним забрезжил реальный выигрыш. Беспечные союзники поздно вспомнили, что перед ними не случайный бродяга с улицы. Одэйр не был похож на Эбернети, которому удалось победить, не замарав руки. Его соперники умирали поодиночке, беспомощные, будто мухи в паучьей западне.
Много ли чести в такой победе? Поначалу Финника это волновало. Проведя несколько лет в шкуре ментора Одэйр осознал, что в победе на Арене чести быть не может. Древние напутствия советовали возвращаться со щитом или на щите, покрыв себя либо кровью, либо славой, а лучше - тем и другим. Но Голодные Игры - не оборона родного дома, не миротворческая операция и даже не завоевание новых земель для империи, несущей культуру дремучим варварам. Голодные Игры - лишь усложнённый вариант гладиаторских боёв, гремевших на весь Колизей; зрелище, затмившее собой насущный хлеб. Трибуты недалеко ушли от ретиариев и фракийцев, повиновавшихся большому пальцу Цезаря. Жаль, все позабывали, что гладиаторами становились только рабы, и никогда - свободные люди.
Голодные Игры каждого гражданина Панема превращают в раба, и Одэйр не просто не мешает этому адскому конвейеру, а работает на его благо, продолжая убивать руками своих трибутов, радуясь, когда им удаётся прервать жизнь соперника. Если бы Примроуз оказалась всё-таки на Арене, и Линна убила бы ее, ментора бы это обрадовало. Именно поэтому сейчас он думает, что всё же виноват в смерти своих подопечных - должен был понятнее объяснять, лучше тренировать, усерднее искать спонсоров. Одэйр не пытается сломать систему, а ищет способ существовать в ней. Китнисс Эвердин и Пит Мелларк, напротив, попытались вставить палку в колёса этого жуткого механизма. Сойдёт ли это им с рук или их перемелят гигантские шестерни?
- Настоящей любовью не машут перед спонсорами, как блесной перед окунем, - резко отбривает Одэйр. Если допустить чудовищное предположение, что они с Энни вновь могли попасть на Арену вместе, то Финник скрывал бы свои чувства к ней как можно дольше, чтобы соперники не смогли этим воспользоваться и шантажировать его,  - Хеймитч отправлял им поощрения за поцелуи, будто собачек по головке гладил после отлично выполненной команды "апорт", - Сахарочек тихо шипит и вздыбливает шёрстку, услышав о своих естественных врагах.
Ещё до поступления в школу Финник думал, что Голодные Игры - честные соревнования, как в Древней Греции,и в них побеждает самый сильный, умный и ловкий. Но даже для профи это не так, а у "дичков" и подавно шанс лишь на подлость, обман и случайность. Энни тоже выжила благодаря случайности, - и Фергасу, который вызвался, чтобы спасти её. Наверняка, именно его Креста имеет в виду, когда упоминает "подобный случай", заставляя Финника хмуриться ещё больше.
Момент, когда имя Кресты прозвучало на площади перед Домом Правосудия Четвёртого Дистрикта, произвёл на Финника двоякое впечатление. С одной стороны его пронизал холодный страх за девушку, с другой - тёплое осознание, насколько она ему важна; уверенность, что Финник в состоянии помочь ей, и жалость, что он буквально по ту сторону баррикад - в толпе тех, кто обеспечивает функционирование мясорубки, в которую собираются её отправить. Этот контраст усилился, когда напарником Кресты стал парень, которого её отец прочил дочери в мужья. Едва появилась возможность, Фергас остался с Финником наедине, чтобы задать сакраментальный вопрос:
-- Ты уже выбрал, на кого поставить?- - Одэйр прищурился и скрестил руки на груди, остро ощутив дистанцию. Они с Фергасом вместе учились в школе профи, но Фергас по-прежнему оставался рыбаком, несмотря на все познания и умения, а победа Одэйра навсегда сделала из него профессионального убийцу. Это заставляло Одэйра относиться к земляку со смешанными чувствами зависти и презрения. -"Трибут решил учить ментора стратегии?"-
- Не юли, я знаю, что вы не тратите ресурсы на обоих, - продолжил Фергас, не дождавшись ответа. Фланаган удивилась бы, услышав такую версию. Она всегда старалась до последнего поддерживать каждого, кто попал к ней под крыло. Даже напарницу Финника Маргариту,  которую тот мысленно похоронил ещё до первого пушечного выстрела. "Странно, что Фергас не пошёл за помощью к Мэгз. Может, решил, что "бабуля" заскорузла в предрассудках и не станет прогибаться?" Одэйр довольно быстро уяснил, что Мэгз не страдает старческой деменцией и намного сообразительнее большинства молодых людей.
- Ты, кажется, возомнил, что я выбрал тебя? - цинично поинтересовался Одэйр, глядя собеседнику в глаза, просто, чтобы смутить его.
- Креста не та, на кого бы поставил ментор, - к неудовольствию Финника не стушевался Фергас.
- На твоём месте я бы не верил всем байкам, что распускают профи, -  устало отмахнулся Одэйр, не подтверждая, но и не опровергая слова трибута, - иди отдыхай. Силы тебе понадобятся.
- У меня есть план, - поставил Фергас ментора перед фактом, и тут же вывалил всё, что пришло ему в голову. Этого плана они и придерживались до самого конца - заключить союз Фергаса с профи при условии, что Энни останется жива. Одэйр до сих пор не мог отмахнуться от ощущения, что Фергас принёс себя в жертву, в то время, как Финник остался жив. Этот факт долгое время мешал ему признаться в своих чувствах, и ухудшал настроение каждый раз, как он вспоминал напарника Энни.

Отредактировано Finnick Odair (2017-04-11 09:23:35)

- На месте отчаявшегося алкоголика? - издевательски уточняет Финник. Он первый всегда оправдывает Хеймитча, утверждая, что потерявший всех близких неплохо держится, но сейчас Одэйр всё ещё зол на коллегу. Он готов отыскать  в глазу ментора из Двенадцатого совок соринок, не замечая в своём глазу целого леса из брёвен. Сколь трудно в их положении и в их время поддерживать хоть какие-то дружеские отношения, он уже не вспоминает. Хеймитч в его воображении постепенно теряет все свои достоинства и обзаводится несуществующими недостатками.
Однако Эбернети здесь нет и раздражение Финника достаётся Энни, которая уж точно не при чём. Одэйр не замечает предупредительные сигналы, будто капитан, ведущий свой корабль на мель в обход сияния маяка. Энни мало подходит для того, чтобы служить эмоциональной боксёрской грушей. Возможно, Фланаган зря настояла на том, чтобы её подопечный нынче навестил Энни, потому что Финнику изменила присущая  ему заботливость. Глендауэр и подавно бы настучал Финнику по голове за носорожью толстокожесть.
В этот раз Одэйр будто заразился в столице присущей капитолийцам чёрствостью. Когда он возвращается, то часами стоит под горячим душем. Но одно дело отмыть с кожи столичную грязь, и совсем другое очистить от неё душу. Их принципы, предубеждения и заблуждения пристают к нему не меньше, чем запах их одеколона. Невозможно жить с ними бок о бок и остаться обыкновенным парнем из Четвёртого. Невозможно сохранить невинность и наивность, будучи ментором. Если бы Одэйр откладывал по монете каждый раз,  как трибуты обращались к нему с просьбой научить быть таким же желанным, то уже скопил бы на золотую статую себя самого во весь рост. Такие способы приблизиться к победе подходили не всем. После нескольких неудачных попыток Одэйр полагал, что легче научить метать гарпун, чем завоёвывать симпатии зрителей и спонсоров. Однако Сойке удалось их очаровать совсем иначе.
- Я не строю из себя героя, - злится Финник, хотя именно этим и занимается последние девять лет, - а они, - Одэйр имеет в виду Хеймитча, Цезаря и остальных, - лепят из Эвердин и Мелларка ангелов с небес, как будто у них руки не в крови, - он резко взмахивает рукой и кошачьи когти чиркают по коже. Шипят оба - и Сахарок, и Финник. Один - от досады, что добыча ускользнула, другой - от боли. Однако Финник не останавливается, продолжая возбуждённо говорить: 
-Все остальные инквизиторы и палачи, а они, видите ли, святые. Мне известен только один победитель, который остался безгрешным, - в запале Финник не видит ничего перед собой и только теперь поднимает глаза на девушку. Тут же он вздрагивает и замолчав, берёт Энни за руки, не замечая, что пачкает её кровью, которая сочится из царапины.
- Прости, - сглатывает он ком в горле, - тебе нельзя волноваться. Твой отец будет ругаться, если из-за меня тебе станет хуже, -Финник и сам себя ругает за вспыльчивость. Он замолкает и ласково целует Энни, только вот прекратить этот разговор не проще, чем поменять курс при встречном урагане. Поцелуй выходит вымученным из-за того, что Финник чувствует себя в западне. Ужасно, когда о наболевшем нельзя поговорить с самым близким человеком. Когда переживания и сомнения держишь в себе,  они копятся, точно гной в ране. Беда не в том, что Энни его не поймёт, а в том, что примет происходящее на Арене близко к сердцу. Тем хуже, что у Финника всегда плохо получается  утаить своё состояние от любимой. Энни точнее барометра определяет погоду у него на душе. В этот час там бушует шторм, ураган рвёт снасти, волны достигают размеров цунами, и даже глубоководные чудища стремятся укрыться от разгула стихии. А Финнику нужно сделать вид, что на глади моря ни барашка, в синем небе реют чайки и солнце сияет на штурвале. Это всё равно, что держать при себе заразную болезнь, чтобы не беспокоить окружающих, когда та уже выступила язвами на коже.
- Давай сменим тему, - говорит Финник бесцветным голосом, словно созданная распорядителями голограмма. Энни уязвима, но и Финник не железный. Он пытается выдумать, как отвлечь её внимание, но мысли крутятся вокруг последних игр, будто акулы вокруг мясной приманки. Калейдоскоп лиц трибутов, менторов, спонсоров кружит перед Финником, словно тролли вокруг Пер Гюнта в королевской пещере. Его сознание всё ещё далеко, на Арене, мечется между ловушек. Иногда Финнику хочется, чтобы его поражала амнезия после каждой Жатвы. Этот груз так давит на плечи, что, кажется, ещё одни Игры и вода поднимется выше ватерлинии, трюм затопит и корабль пойдёт ко дну.
Молчание затягивается, ширится, растёт и превращается в чёрную дыру. Из углов небольшой комнаты выползают зловещие тени, и свет лампы плохо справляется с тем, чтобы их разогнать. Громко тикают часы. По оконному стеклу скребёт ветка, будто монстр, ищущий, как проникнуть в дом. Кот спрыгивает с колен хозяйки, оглушительно  цокая когтями по полу в гнетущей тишине.
-Ты права, - запоздало признаёт Финник, осознав, что не способен вообразить никакого другого предмета для беседы, - конечно, лучше, что выжило двое. Может, в следующий раз оставят троих, четверых...Может, когда-нибудь эти Игры отменят, - из его горла раздаётся смешок: Одэйр не верит в то, что говорит, - когда мы состаримся, - он готов поступиться своими принципами, лишь бы Энни стало лучше. Одэйр знает слишком хорошо признаки приближающегося приступа и даёт задний ход. Увы, при этом он отчего-то чувствует не облегчение, а стыд, словно предаёт Энни. Отчасти это напоминает сладкую ложь, которой он кормит капитолийцев: той, что они хотят услышать, пусть его слова и не имеют ничего общего с тем, что Финник думает на самом деле.

OST - "Hear me" Kelly Clarkson
"Это был один их тех дней, когда всё, что могло пойти не так, пошло не так" © Д.Боуэн "Мир глазами кота Боба"
Если на Жатве 65-ого года Одэйр был ещё мальчишкой, - жестоким и честолюбивым, но беспечным, - то с поезда победителей сошёл уже мужчиной, оставившим позади забавы детства. Невинность, которую отнял Капитолий, имела к этому крайне малое отношение. Рано повзрослеть Финника заставила навалившаяся на него ответственность за жизни родителей и впоследствии трибутов.  С похвальным упорством катит Одэйр этот сизифов камень в гору, не позволяя себе расслабиться. Однако, несмотря на собранную в кулак волю, иногда камень срывается и прыгает по кочкам вниз, а ребёнок, - упрямый, капризный и слабый, - выбирается из клетки, в которую загнан.
Когда молодому ментору не было и двадцати, к его обязанностям прибавилась также опека Энни. И если раньше девушка была для Финника гласом разума, то теперь он должен был стать для неё проводником в сгустившейся тьме. Впрочем, Одэйр никогда не считал Энни обузой, безропотно восприняв смену ролей и поручившись за спокойствие девушки. Будь он роботом, никаких проблем бы не возникло. Но Финник - живой человек с выводком личных тараканов, размножившихся на плодородной почве ежегодных казней.
Время от времени Одэйр перестаёт быть ангелом-хранителем, с болезненной отчётливостью ощущая обрубки давно сломанных крыльев. Услужливый Труффальдино исчезает, являя миру циничного Тарталью. Карнавальная маска истончается до того, что сквозь неё проступает совсем другое лицо, неподходящее для рекламных плакатов и популярных ток-шоу. Оно обветрено и обожжено непрекращающейся войной. Белозубая улыбка стёрта оскаленной гримасой. Медоточивый голос ломается, будто звук из микрофона, забарахлившего посреди трансляции.
Это изнанка с гордостью демонстрирующегося старинного костюма,  сплошь покрытая неровными швами и уродливыми заплатами. Ржавая начинка аппарата, сверкающего снаружи хромированными поверхностями, а на самом деле близкого к отказу оборудования. Когда поддерживающий каркас даёт слабину, Финник не походит на благородного рыцаря. Он занят восполнением израсходованных ресурсов и не способен подставить плечо, на которое можно опереться. Невозможно служить защитником, когда у тебя самого в груди кровоточащая рана.
В такие минуты Одэйру кажется, что Мэгз была права, поначалу возражая против их связи. Энни будет лучше без него, являющегося живым триггером. Ей нужно уехать из деревни победителей и найти себе простого труженика, в котором люди не видят ходячую легенду. У Глендауера есть меткое определение: токсичные отношения. Одэйр чувствует себя виноватым не только за то, что не уберёг Энни как ментор, но и за то, что продолжает её травмировать, будто рабочий химического завода, который расхаживает в радиоактивной униформе.   
Одэйр долгое время не признавался Энни в любви в том числе, потому что считал себя непоходящей парой для неё. Таблоиды именуют его "самым завидным холостяком Панема", а сам Финник мог бы составить список причин, по которым ни одной девушке не захочется с ним связываться. Когда они с Энни всё же стали встречаться, Финник несколько раз даже заговаривал с девушкой о том, что, возможно, расстаться и больше никогда не видеться с ним будет лучше для неё. Попытки убедить Энни в этом натыкаются на шок, будто ей предлагают не лучший выход, а бросают на произвол судьбы. Если Финник начинает настаивать, Энни впадает в отчаяние, и ему приходится замолчать, чтобы оно не переросло в приступ - как сегодня.
Энни вспархивает с колен Финника вспугнутой птицей. Приходит резкое осознание, что у него нет права на слабость, будто кто-то нажимает на кнопку и все расшатавшиеся детали встают на место. Одни в критических ситуациях впадают в ступор, Одэйр же напротив мобилизуется, и действует интуитивно, не раздумывая. Лучший способ привести ментора в чувство - поставить перед ним задачу, которая не терпит отлагательств. Выругавшись одним из тех словечек, что, вылетев из уст матросов, заставляют покраснеть, Финник бросается за Энни. В таком состоянии она может причинить вред самой себе.
Когда девушка спотыкается о взвизгнувшего кота, Финник понимает, что поздно и бесполезно с ней говорить. Тем не менее он продолжает повторять её имя, зовет и уговаривает на разные лады, несмотря на то, что любимая не слышит его и не понимает, словно их в одночасье настигла кара строителей вавилонской башни. Креста врезается на стену и съезжает по ней вниз. Наконец Одэйр её догоняет и встряхивает, пытаясь вернуть в реальность. Энни извивается диким зверем и осыпает Финника ударами, нанося поверх только что ей же залеченной царапины дюжину других.
- Энни!  Ты меня слышишь? - спрашивает Финник в десятый раз, - мандаринка, это я. Я люблю тебя. Я здесь. Я рядом, - он обнимает её всё крепче, так что объятия становятся тисками, - Энни, забудь обо всём. Ничего этого уже нет. Всё позади.
Игры закончились, но всё продолжают забирать её у него. Есть в этом нечто мистическое, словно проклятие злобной колдуньи. У каждого победителя свое: зелёный змий Хеймитча; красота Финника, заставляющая видящих его людей терять остатки стыда; одиночество Джоанны. Одэйр не хотел бы, чтобы его поразило проклятие Кашмиры, Блеска и подобных им: бесчувственность, безверие и цинизм.
Проклятие Энни - её личная преисподняя, в которую она возвращается раз за разом. В детстве Энни пересказывала Финнику сказки, что мать ей читала на ночь, и в одной из них говорилось о морской царевне, которая влюбилась в человека, но вынуждена была возвращаться в море каждую ночь, превращаясь в чудовище. К счастью, в сказке, как это обычно бывает,  проблему решали, то ли сварив зелье, то ли найдя нужный артефакт. К сожалению, в настоящей жизни эти рецепты не работают, и Финнику остаётся лишь надеяться, что время и его любовь смогут излечить Энни.
Одна старуха на рынке продавала так называемые "ловцы снов": колечки, затянутые нитяной паутинкой, с подвешенными к ним бусинками, ракушками, пёрышками и прочей белибердой. Старуха уверяла, что эти чудные украшения отпугивают кошмары. Одэйр однажды подарил такой Энни, только диковинный амулет, увы, не действует, и Финнику приходится выполнять эту функцию самостоятельно. Было бы гораздо проще, найди он безотказный способ, но, как показывает практика, таких не существует. Нынешней ночью не помогают ни прикосновения, ни поцелуи, ни ласковые слова. Для того, чтобы прекратить паническую атаку, - утверждал Глендауер, - нужно добиться, чтобы внешний раздражитель оказался сильнее воспоминаний. В столичной клинике в качестве такого пользовались обычной пощёчиной, но Финник не может заставить себя поднять на Энни руку. Увидев на столе букет в вазе, он вытряхивает несчастные цветы на пол и, зачерпнув пригоршню воды, плещет в лицо девушке, как сам это делал утром, чтобы протрезветь.

Отредактировано Finnick Odair (2017-05-08 22:16:21)

Волны на берег роняют брызги.
Пишешь — и то с трудом.
Дом — там, где сердце, душа и мысли.
Надо же — ты мой дом ©
Бедная сумасшедшая девочка! Так отзываются об Энни в Капитолии, сочувственно качая головой.  Недостаточно сумасшедшая, чтобы убить на Арене, как трибута, который увлёкся каннибализмом, и достаточно сумасшедшая, чтобы реже приглашать в "приличное общество". Это Финника вполне устраивает. Больше всего Одэйр ненавидит, когда им приходится присутствовать на официальных мероприятиях вместе, потому что он вынужден разрываться между желанием быть рядом с Энни, обязанностью развлекать столичную публику и необходимостью скрывать свою привязанность к девушке. Достаточно и того, что о слабости Финника известно Сноу. Редкие интервью, которые иногда берут у Кресты, заставляют Финника нервничать с первой до последней минуты.
Бедная сумасшедшая девочка. Словно в стране, где планово убивают детей, может быть кто-то нормальный. Они считают себя адекватными, делая ставки на Голодных Играх, будто на ипподроме, какая лошадь придёт первой. Они не видят ничего извращённого в том, чтобы покупать и продавать людей, словно домашний скот. По мнению Финника, реакция Энни, у которой не выходит, плюнув и растерев, забыть убийства, свидетелем которых она стала, гораздо более здоровая, а лечить надо тех, кто считает эти зверства естественными.
Бедная сумасшедшая девочка... Никому из этих псевдо-святош не придёт в голову попытаться ей помочь. Как в средневековье прокажённых выгоняли за черту города, так им проще выгнать мысль о ней за пределы сознания. Они вешают этот удобный ярлычок, вычёркивая таких, как Креста, из своего мира. Они полагают, что психами должны заниматься клиники, в то время, как Энни требуется только забота, ласка и любовь. Если бы у Финника была возможность постоянно быть рядом с ней, может быть, и  чёртовы таблетки Глендауэра не понадобились бы.
Минуты, когда девушка не в себе, тянутся так медленно, будто Финник стоит у двери в операционную, ожидая, выживет ли пациент. Однажды Глендауер обмолвился, что Энни может навсегда остаться в своём кошмаре. Это звучит, как предупреждение Аида Орфею, который хотел вывести Эвридику из царства мёртвых. Теперь каждый раз Одэйр с ужасом ждёт, что приступ не закончится. Но вот Энни открывает глаза и моргает, как после долгого сна. Финник облегчённо вздыхает, а затем инстинктивно отшатывается, когда девушка обрушивается на него, будто невоспитанный щенок, едва дождавшийся хозяина. Но Энни уже не царапается, а ластится к нему, заглаживая недавнюю агрессивность.
С её уст слетает его имя. Никто не произносит его так, как Энни. Она будто знает секретный звук, вносящий дополнительный обертон. Даже, когда она произносит его сдавленно или устало, оно звучит не как набор случайных букв, а как аккорд эмоций, которые она в него вкладывает. И тогда его имя, затёртое и растиражированное, как рекламный ролик, веет свежестью, словно строка только что сочинённого стихотворения. 
- Энни, - отзывается Финник, и в её имени тем же колокольчиком дрожит удвоенная "эн", - я тоже соскучился, - говорит он то, что нужно было сказать с самого начала, -я никогда не оставлю тебя. Мы всегда будем вместе, - в отличие от заведомой лжи, которой он потчует столичных нуворишей, в эту сладкую ложь хочется верить. Пока Сноу позволяет свечке их любви тлеть на ветру, хотя и недвусмысленно дал понять, что ему достаточно легонечко дунуть, чтобы затушить её. 
Пока он даже щадит Энни, не используя девушку так же, как Финника, а ведь может. Пусть её внешность не так обезоруживающе притягательна, столичным сибаритам достаточно и того, что Энни победитель. Для Финника же она стократ красивее разодетых попугаев-капитолийцев с их вычурными жестами и манерами. Сидеть, обнимая её, на голом полу, слушая доносящийся издалека шелест волн, гораздо лучше, чем пить мартини на веранде капитолийской виллы под аккомпанемент живого оркестра. 
После приступа у Энни обычно упадок сил, поэтому она, обмякнув в объятиях Финника, засыпает. Некоторое время он просто слушает размеренное дыхание Энни и наслаждается её близостью, затем осторожно поднимается. Финнику с трудом удаётся проделать это, не разбудив девушку. Когда он переносит её на руках в спальню, кот мешается под ногами с видом начальника, управляющего процессом. "Смотри за ней, пока меня нет", - строго наказывает Одэйр коту.
Энни настолько истощена, что Финник чувствует укол совести. "Вместо того, чтобы воодушевить своим приездом, довёл чуть ли не до обморока". Сам он тоже не очень-то бодр. Надо бы убрать беспорядок, но сил на это уже нет. К тому же, Финник не хочет оставить Энни одну, боясь, что после перенесённых волнений девушку одолеют кошмары. После недолгих раздумий он ложится рядом с ней и довольно быстро отключается.
Спит Одэйр беспокойно, часто просыпаясь - один раз от мяуканья, другой - от того, что в комнате светлеет, ещё один - от того, что Мэгз чертыхается, обнаружив лужу в гостиной. Сквозь полуприкрытые веки Финник видит, как женщина заглядывает в спальню и вздыхает, снова прикрывая дверь. После её ухода Сахарочек перестаёт устраивать концерт - видимо, Фланаган догадалась его прокормить. Финник снова проваливается в сон, качаясь на его поверхности у самой кромки яви.
Поэтому Одэйр довольно быстро выныривает обратно от невесомого поцелуя Энни. В глаза будто насыпали песок, а в висках решили поселиться мокрицы, прорывающие там ходы. Похмелье от капсул, о существовании которых Финник узнал от Пенелопы, намного хуже, чем от местного рома. Но оно бы настигло его вне зависимости от продолжительности сна.
- Ничего страшного, - Одэйр вертит головой из стороны в сторону, - я не умею злиться на тебя. Я успеваю израсходовать всю злость в Капитолии, - он с детства привык срывать  все отрицательные чувства на близких, но Энни слишком дорога ему, чтобы вымещать на ней гнев на Хеймитча и его протеже, - я испугался, что ты не вернёшься, - он протягивает руку, очерчивая контур лица Энни, будто девушка сейчас растворится в воздухе пустынным миражом, - я бы не смог себя простить, если бы это действительно случилось. Хорошо спала?

Отредактировано Finnick Odair (2017-05-13 21:02:09)

- Я брошу, - обещает Финник не в первый раз, веря сам в этот момент своей клятве. Вернувшись на яхту, он первым делом уничтожит остатки коварного зелья, но достать новую порцию для Победителя, которого с удовольствием осыпают подарками, - не такое уж трудное дело. Несмотря на неоднократные тренировки силы воли, ментору ещё ни разу не удалось продержаться дольше года. Когда накапливается достаточное количество отговорок, - "мне нужно расслабиться", "они не такие сильнодействующие, как чистый морфлинг", "без них будет хуже", - плотину его терпения прорывает. Каждый раз Одэйр действительно надеется обойтись одной, максимум двумя, но потом сбивается со счёта, начиная их щёлкать, как семечки.
Поначалу Финник не подозревал, насколько спасительное лекарство коварно, как и любое ухищрение, предлагаемое Капитолием. Первое время он даже не понимал, что капсулы не дают энергию, а обманывают мозг, отдающий сигнал организму на отдых. Финник слышал рассказы о веществах, придающих силы, когда те на исходе, ещё в школе.  Одэйр никогда не был паинькой и рассматривал разного рода запреты, как нечто, что необходимо нарушить. Ему было интересно испробовать необычный эффект. Потом же ему было стыдно просить о помощи, хотя Финник уже осознал, что попался на опасный крючок.
Пенни до сих пор считает фиолетовые капсулы безобидными конфетами на замену кофе, от которых, в отличие от последнего, не желтеют зубы. Она откровенно не понимает возмущения Мэгз по этому поводу, лепеча в ответ "нужно всего лишь не превышать рекомендованное количество, разве это сложно?“. "Отчего же? Легко! - злится Фланаган, которую тяжело вывести из себя, - если неправильно выведенная стрелка или сломанный каблук - твои основные проблемы". На памяти Финника Мэгз никогда не принимала никаких энергетиков, несмотря на то, что похоронила гораздо больше трибутов, чем любой другой ментор в силу своего возраста. "Это путь в никуда", - увещевает она. "Вся наша жизнь - путь в никуда" - отзывается Одэйр, которого недостаточно вдохновляет её пример.
"Я, безусловно, рад, что ты перешёл с бритв на более медленно действующие средства", - мрачно шутит Глендауэр, - но честно говоря, предпочёл бы, чтобы ты распрощался насовсем с суицидальными настроениями. Такое ощущение, что ты решил довести до конца то, что не удалось твоим соперникам. Нормальные люди так себя не ведут", - брякает врач, не подумав. Психолог из него не лучший, хотя ни один из тех, кто пытался помочь Финнику, не добился особых результатов. Медикам свойственно мечтать об исцелении пациента, но Финник давно уже не надеется стать "нормальным" или дождаться, пока "нормальной" станет Энни. Скорее слепой прозреет и воскреснет мёртвый.
Море либо обтачивает камни, выбрасывая их на берег, либо уносит их в свои глубины. Энни как раз их тех апотропеев с гладкими краями, которые дети подносят к глазам и загадывают желание, глядя на солнце в дырочку.  Финник же вернулся в самое сердце шторма, и давно бы превратился в песок, если бы не оброс известью и тиной. В его толще - кости плезиозавров, пиратские монеты и щепки утонувших галеонов. Таким на суше делать нечего, разве только пылиться в музее. Никому и в голову не может прийти, что больше всего он хотел бы отдать эти клады, чтобы стать куриным богом, оберегающим от злых духов.
- Может, я оказался бы в твоём воображении, - Финник рассеянно пропускает сквозь пальцы медовые волосы девушки, - Я-призрак. Иллюзорный я, - наверное, он мог бы её отпустить в этот мир фантазий,  в котором ей, возможно, было бы лучше, чем в реальности, если бы сам при этом не оставался один, - наверняка я там был бы лучше, чем на самом деле, - улыбнулся Финник. Впрочем, он ценит Энни именно за то, что зная все его недостатки лучше кого бы то ни было,она все равно его любит, не идеализируя.
Он совершенно не помнил, что ему снилось, обрывки видений скомканной тряпкой валялись в углу сознания и вместо того, чтобы их ворошить, Финник проговорил:
- Мне привиделось, будто я целый день просидел на яхте, в одиночестве закидываясь таблетками,  - мужчина прикрыл глаза, - а потом пришёл к тебе и стал ругаться вместо того, чтобы наслаждаться каждой минутой с тобой, - он сложил её руки и, взяв их в свои, поцеловал, - но сейчас уже всё прошло. Это просто кошмар.

Отредактировано Finnick Odair (2018-04-05 21:23:22)

Справиться с панической атакой своими силами не всегда получалось. Тогда Финник, Мэгз или отец Энни набирали номер Глендауэра и были вынуждены ждать, пока он приедет и пустит в ход свои ампулы, содержащие гораздо более действенные вещества, чем вода, которой Одэйр плеснул девушке в лицо. Старший ментор обычно идеально рассчитывала время, не торопясь, как мистер Креста, пугающийся малейших признаков приступа, и не дотягивая до последнего, как Финник. Одэйр обращался к врачу в крайнем случае, вызывая искреннее недоумение Глендауэра, вбившего себе в голову, что молодой человек экономит деньги, хотя любимец капитолийской публики не разорился бы, даже если бы пользовался услугами всех возможных специалистов ежедневно. На самом же деле Финника пугало то, что после уколов Энни становилась чужой гораздо больше, чем после таблеток, словно лекарство было вместе с тем ядом, отравляющим её душу.
Однажды Одэйр так поздно связался с врачом, что тот был вынужден провозиться дольше обычного и отменить приёмы прочих своих пациентов на следующие сутки. Работая, Глендауэр не отвлекался, но когда состояние девушки более не вызывало опасений, дал волю своему возмущению, высказав Одэйру на кухне дома Кресты всё, что думает по поводу таких вот помощников. Финник не оправдывался, и, словно для того, чтобы не иметь возможности пререкаться с доктором, пил простую воду, опрокидывая стакан за стаканом, точно алкоголик в баре. Тонкие пальцы, больше подходящие пианисту или скрипачу, нежели бойцу, способному сломать ими шею, тряслись, выплёскивая прозрачную жидкость на белую рубашку, и без того мокрую от пота.
- Мне казалось, вас учат справляться со стрессом, - скривился отец Энни, когда Финник едва не разбил посуду при упоминании о том, что сегодня его девушка практически впала в кому. Такое уже бывало, - в частности, когда они расставались, - и с каждым разом вернуть её становилось все сложнее. Но и на эту издёвку Одэйр промолчал, будто бы оставляя очередного папарацци "без комментариев".
- Глядя на то, как она мучается, я иногда подумываю, что нашей Алисе лучше остаться в её стране чудес вместе со своим чеширским котом, - Сахарок тут же материализовался рядом и Глендауэр погладил его.
- Нет, - открыл рот Финник впервые за последние пару часов, отставляя стакан с водой в сторону.
- Почему же? - поинтересовался доктор. 
- Потому что подсознание Победителя Голодных Игр, кроме безобидных мартовских зайцев, таит в себе Червовых Королев и Бармаглотов.
- Да ты знаток древних манускриптов, - насмешливо крякнул Креста, прекрасно зная, что Финник - не специалист по литературе, к какой бы эпохе она ни относилась.
- Вы, кажется, считаете меня Шалтаем-Болтаем, который способен свалиться во сне со стены, - набычился ментор, у которого накопилось немало претензий к человеку, что стал бы тестем Одэйра, если бы судьба сложилась иначе, - и не читал ничего сложнее устава трибута, - произведение Льюиса Кэрролла Финник знал со слов Энни, гораздо лучше запоминая любые тексты с её слов.
- А ты, значит, Белый Рыцарь? - улыбнулся Глендауэр, не давая ссоре разгореться.
- Он скорее Безумный Шляпник, - буркнул Креста.
- Боюсь, что я - одна из тех устриц, что достались на съедение плотнику и моржу, - глухо отозвался Одэйр, - а Энни, что бы вы там ни говорили, сильнее меня. Она может справиться сама. Без этих ваших пирожков с надписью "Съешь меня" и галлюциногенных грибов.
- Очевидно, меня ты считаешь гусеницей, - хмыкнул доктор, не лишенный чувства юмора, - однако последняя, если ты помнишь, превратилась в бабочку, а по части галлюциногенов ты мне дашь фору, - разговор оборвался, так как в комнате появилась Мэгз, по мнению Финника весьма напоминавшая мудрую птицу Додо.
С тех пор, как Одэйр вызвался добровольцем на Жатве, жизнь его и правда стала напоминать нечто среднее между полуденной грёзой и полуночным кошмаром. Самопожертвование и подлость, непредсказуемость и точный расчёт, благотворительность и жестокость - контрасты, которые пришлись бы по душе математику, что вдохновлялся чёрными и белыми шахматами. Финник на собственном опыте знал, что чувствует пешка, преодолевшая восьмую клетку и ставшая ферзём. Увы, он же убедился, что после слов "шах и мат" ферзь отправляется в коробку вместе с остальными фигурами. Игры и шарады, так любимые капитолийцами, осточертели юноше довольно скоро, несмотря на то, что самый юный победитель поднаторел в них не хуже, чем в плетении узлов.
Столица представляла собой гигантскую иллюзию и навязывала её Дистриктам. Сноу создавал в умах своих подданных искусственную модель, не более реалистичную, чем Арена, спроектированная распорядителями. Ничего Финник не желал больше, чем крикнуть на весь Панем "вы же всего-навсего колода карт!". Увы, пока президент обладал властью рубить головы направо и налево, Одэйр был вынужден покорно красить чёртовы розы, усыпавшие путь Кориолана столь же густо, сколь и трупы. Судя по итогам последнего шоу, Сноу нашёл себе новую герцогиню, готовую по его указке бить по черепахам головами фламинго и охмурять незадачливых вальтов.
Ощущение нереальности происходящего преследовало Финника почти всегда, за исключением свиданий с Энни. Она придавала смысл его существованию, что порой напоминало бестолковый бред. Любовь к ней была квинтэссенцией настоящего среди моря лицемерия. Креста была единственной, с кем Одэйр получал удовольствие сам, а не пытался доставить его другим, чтобы вытянуть из них информацию и не навлечь на себя гнев Сноу. С тех пор, как пара смирилась, что свадьбы им не видать, и стала жить, как муж и жена, невзирая на отсутствие обручальных колец, желание близости с любимой женщиной поселилось в сознании Финника, словно раскалённый уголь, на который достаточно легко дунуть, чтобы развести пылающий костёр. Каждое прикосновение Энни было искрой, от которой мог разгореться пожар. Возбуждение охватывало мужчину, словно пламя - промасленный факел. Это имело мало общего с утолением плотского голода в результате воздержания. Поцелуям Энни Одэйр отдавался, как моряк, припавший к чистой воде после того, как долгое время обходился солёной. Вместе с этим Финник старался сдерживаться, чтобы не напугать подругу своим нетерпением. Впрочем, это сражение он всегда проигрывал, так как страсть в итоге брала верх над благоразумием. Поцелуи Энни были кружевной пеной прибоя, с шелестом перекатывающим ракушки с места на место, ответные поцелуи Финника - волной, что поднимается над берегом на высоту человеческого роста, с рёвом ударяясь в выветренные камни.  Одэйр не умел ждать: ни поезда, ни опаздывающего на встречу, ни тем паче - секса с девушкой, о которой он и так вздыхал несколько лет, полагая, что не имеет шансов на взаимность. Белая майка полетела на пол, чрезвычайно порадовав кота, который тут стал вить из нее  "гнездо", ещё больше обрадовавшись, когда рядом приземлилась пижама хозяйки.
- Я не скучал, - выдохнул Финник, на мгновение отрываясь от изгибающегося в его объятиях тела, - я погибал без тебя, как без воздуха, - он снова приник губами к тонкой коже, чувствительной настолько, что его ласки вызывали дрожь, словно мужчина проникал вглубь, сжимая в своих пальцах не её бёдра и плечи, а пульсирующее живое сердце.

Сколько бы им ни доводилось делить ложе, Финнику всегда приходилось преодолевать природную стыдливость Энни.
- Ты ведь видела меня без одежды, - напоминал парень, если девушка отводила взгляд, стараясь не опускать его ниже пояса, когда одеяло сбивалось и сползало к ногам. Финник имел в виду те многократные случаи, когда он раздевался во время визитов к Мюриэл. Соперники в школе профи благородством не отличались: удар в пах или пониже спины был обычным делом.
- Это другое, - мотала головой Креста, натягивая уголок простыни до самого подбородка так, чтобы и у Финника не было возможности изучить её тело во всех подробностях. Одэйр же, - провокатор по натуре, - даже не осознавая этого, постоянно вытаскивал девушку из той зоны комфорта, которую она пыталась для себя соорудить. Финник всё чаще ложился с ней спать, пренебрегая пижамой и сплетаясь с Энни в единый нераспутываемый клубок. Финник завоёвывал каждый дюйм её кожи, словно Энни была неразведанной страной, а он - армией конкистадоров-захватчиков. Финник вытаскивал девушку на пляж ночью, невзирая на последствия вытряхивать песок из волос все следующие сутки и риск попасть в объектив папарацци. Впрочем, береговая линия освещалась недостаточно для чётких снимков и ни разу ещё никто не застукал их во время подобной авантюры, даже отец Энни, который, кажется, шпионил за ними не хуже соглядатаев Сноу.
Однажды вернувшись из рейда раньше обычного, Креста стал невольным свидетелем морального разложения собственной дочери (как он потом не единожды выговаривал Мэгз, которая, по его мнению, должна была выполнять при Энни функции дуэньи). Чутьё ментора подтолкнуло Финника почти сразу прислушаться и, как ни досадно, заподозрить в доме присутствие третьего лишнего. Когда Одэйр (разумеется, уже одетый) с невозмутимым видом вышел из спальни, Креста задыхался от ярости. Финник вовремя придержал язык, едва не ляпнув, что мужчина напоминает переоценившего свои силы любовника,  которому не достало воздуха во время слишком бурной сексуальной схватки. В следующее мгновение Финник пожалел о своей тактичности.
- Тебе, что, не хватает столичных подстилок? - процедил Креста с нескрываемой ненавистью.
- Энни не, - запротестовал Одэйр, но у собеседника не было намерений вести диалог.
- Похотливый, - отец Энни схватил Финника за грудки, насколько это позволял рост одного и другого, но не успел закончить фразу. Физическая подготовка моряка позволяла выйти без ущерба из драки в баре, но была несравнима со способностями профессионального трибута и ментора. Креста очнулся на коленях с заломленными за спину локтями в захвате, любая попытка выбраться из которого причиняла боль.
- Если ты не заткнёшься сейчас же, я сломаю тебе пальцы, один за другим, - пообещал Одэйр голосом, из которого испарились остатки уважения к старшим, - и даже не буду испытывать мук совести при этом, потому что ты сам первый распустил руки, - Одэйр надеялся, что Креста не раскроет блеф: Финник в любом случае испытывал бы чувство вины, покалечив отца Энни, как неудачливый влюбленный из Вероны, убивший брата своей невесты.
- Она ведь ещё ребенок! - воззвал Креста, сменив тон с угрожающего на просительный, после того, как понял, что агрессией ничего не добьётся. Бывший трибут, однако, не спешил освобождать своего пленника.
- Никто из тех, кто попадает на Арену, и тем более возвращается с нее, - прошептал Финник на ухо отцу Энни, надеясь, что девушка не выйдет из спальни в самый неподходящий момент, - не остаётся ребёнком. Тебя послушать, я тоже едва расстался с детством. Запомни с этого дня: я уже не мальчик, и тебе придётся мириться с моим существованием.
Освобождение стало настолько неожиданным, что Креста потерял равновесие и едва успел выставить вперёд руки, чтобы не упасть лицом вниз. Одэйр прошёл мимо на кухню с таким видом, словно показывал мужчине новое упражнение для утренней зарядки. Креста, подбирая слова для аппеляции, поплёлся за ним, но Финник опередил его на долю секунду и приготовленная тирала пропала втуне.
-  Если бы на твоём месте была Мюриэл, я бы её послушал, - сказал Одэйр, не глядя на собеседника, так тихо, что его слова еле-еле можно было расслышать сквозь шкворчание яичницы на сковороде, - если бы она запретила мне видеться с Энни, я бы в тот же день с ней расстался.
Поражённый поворотом разговора в неожиданное русло, Креста молчал, а Финник продолжал говорить, сверля взглядом солнышки желтков, словно приготовление нехитрого блюда требовало нешуточного внимания:
- Только вот я уверен, что она бы не стала ничего запрещать. В отличие от тебя, она бы всё поняла. Думаю, она всё поняла ещё до того, как мы с Энни сами всё для себя поняли.
Финник наконец соизволил повернуться к собеседнику с тефлоновой лопаткой в руке, словно с микрофоном:
- Я делаю Энни счастливой, - с нажимом произнёс он. Уверенностью Финника в себе всегда можно было резать лёд, но сейчас ей поддался бы и алмаз, - и что с того, что я счастлив тоже? Вот ты делаешь её счастливой? Тогда придержи свои ручонки, - хлопнула ведущая в спальню дверь и разговор прервался, хотя спустя время Креста наскрёб немало аргументов против (несмотря на то, что в присутствии эгоистичного мальчишки все доводы разбивались о его гигантское самомнение).
Финника же раздражало поведение отца Энни, не понимавшего, что и без его упрёков жизнь вынуждает их с его дочерью преодолевать одно препятствие за другим. Одэйра нервировало то, что женщина, которой он хотел бы принадлежать без остатка, скромничала в отличие от капитолийцев, которые вели себя по-хозяйски, словно мужчина был не ментором, а домашним псом, которого можно невозбранно потрепать по загривку, не опасаясь лишиться руки. Некоторые упрямо пытались изобразить любовь, меняя позы, ухищрения и приспособления для достижения оргазма - якобы доказательства присутствия того самого чувства, которое воспевают поэты. Этот убогий спектакль напоминал Финнику столичные фуршеты, где за буйством формы, цвета и запаха ингредиентов пропадал вкус. Место искусственной страсти было там же, куда отправлялись блюда, с которыми гости не могли справиться из-за пресыщения. Одэйра бесила каждая оборка на кружевном пеньюаре очередной поклонницы, а Энни соблазняла Финника даже в больничной застиранной сорочке. Запах спирта, которым Энни дезинфицировала ему раны, казался гораздо более приятным ароматом, чем вонь духов с афродизиаками. Капитолийцы из кожи вон лезли, чтобы за отведённое им время заполучить не только тело, но и душу победителя, не зная, что заранее обречены на провал. Их ужимки, наводящие на мысли о трюках дрессированных обезьян, Финник обсмеивал за чашкой кофе с Мэгз, а Энни достаточно было мимолётно коснуться его локтя, чтобы всколыхнуть целый шторм. Финнику не надоело бы заниматься с ней любовью, даже если бы они всегда это делали в миссионерской позе, потому что с Энни он чувствовал себя мужчиной, а не игрушкой - усовершенствованным вариантом резиновой куклы. Когда он принял решение, - самоубийственное, - избавить Энни от своего общества, то обрёк себя, в том числе, на тоску по этому ощущению. Скрывать от Энни свою чудовищную тайну было не просто тяжело, - невозможно: каждый поцелуй отдавал горечью, в каждом нежном слове мерещились обвинения "Лжец! Обманщик!". Порой в наркотическом дурмане, помогавшем справляться с омерзительными обязанностями, навязанными победителю Капитолием, Одэйр видел родное лицо, обрамленное рыжими волосами и усыпанное веснушками, но эти видения заставляли его скорее протрезветь, - Финник боялся назвать заветное имя, тем самым поставив любимую под удар. Одэйр думал, что девушка отвернется от него, - покрытого коркой невидимой крови и грязи толщиной в доспех гладиатора, - но теперь все её прикосновения сглаживали с него всю мерзость, возвращая первозданную чистоту. Рассудив, что ослепительной внешности будет недостаточно, специалисты Сноу снабдили свою марионетку целым арсеналом уловок, но применять их по отношению к Энни Финник считал низостью: все равно что инквизитору пытать собственную жену. Вместо них с пугливостью, свойственной птицам, которых Энни так любила, помогала справиться долгая прелюдия.

Отредактировано Finnick Odair (2018-09-04 00:03:41)

До начала отношений с Энни Одэйр считал, что его вполне устроила бы судьба инока в отдаленном монастыре. Если избалованные капитолийцы искали новые способы развлечь себя, то юноше, над которым ставили эти эксперименты, хотелось прекратить насилие над природой, словно животному, из последних сил сбегающему с хирургического стола вивисектора, чтобы истечь кровью и не длить мучения. Теперь ментор выработал защитный рефлекс: отталкивающие прикосновения столичных толстосумов не вызывали в нём больше никаких чувств, словно он и правда стал куклой, превратив своё тело в бездушный пластик. Первое время Финник был не в состоянии избавиться от раздражения, машинально стирая пальцами следы с кожи. Энни даже интересовалась, где друга покусали комары, и рвалась его снабдить кремом от зуда.
В тот период Одэйр сблизился с Мэгз, - той самой противной старухой, которая не желала восхищаться лучшим учеником школы профи; той самой победительницей, над которой мальчишка не раз насмехался, утверждая, что её поезд ушел; той самой наставницей, которой, его словами, и делать-то ничего не нужно было для победы самого красивого трибута за всю историю Игр. Чем дальше, тем больше Финник понимал, как много, на самом деле, делала ментор; какими неоправданно жестокими были его выпады в её адрес; какой необоснованной была его уверенность в собственной исключительности.
- Я ничего не умею, - еле слышно проговорил парень, сидя в любимой позе. Словно бросая вызов "цивилизованному" обществу, он забивался в угол на полу роскошного лофта, игнорируя глубокие кресла, удобные диваны и просторные кровати.  С минуты на минуту ожидалось прибытие мобиля, который должен был забрать Одэйра к первому клиенту. В ушах стояли угрозы Сноу - не озвученные, но сквозящие между строк.
- Сначала никто и не будет от тебя требовать исчерпывающей осведомленности, - ввела его в курс дела ментор, словно речь шла о сражении на мечах или знании съедобных трав. Присутствие наставницы Одэйр объяснял желанием проконтролировать, не сбежит ли её трибут. Позже он понял, что Мэгз, помнившая свой первый тур, пришла поддержать подопечного, - их забавляет чужая, - усмешка женщины продемонстрировала, что она сомневается в следующем слове, - невинность. На белом листе можно рисовать, что угодно, - образ бумаги, которую исчёркивают с обеих сторон, потом комкают и выбрасывают в мусорную корзину, заставил Финника вздрогнуть.
- Я не хочу, чтобы они, - он запнулся. Профи учат обуздывать свой страх, но Финник думал, что после возвращения с Арены ему не понадобится этот навык. Переходный возраст - нелёгкое испытание для подростка и без отягчающих обстоятельств типа секса с людьми, которых видишь первый раз в жизни, - трогали меня, - подыскал Финник эвфемизм, едва ли отражающий реальное положение дел. Одэйр всё ещё не мог поверить в то, что от него и правда требуют не просто встретиться с фанатами, но воплотить любые их фантазии, словно Победитель был не их кумиром, а рабом, - вдруг им достаточно будет просто поговорить со мной?
- Боюсь, этого будет мало, - мягко возразила Мэгз, - я слышала, что по тебе и до победы весь Четвертый Дистрикт сох, - продолжила тренер,  - неужели ни разу не было желания воспользоваться моментом?
- Мне вообще то четырнадцать! - возмутился, покраснев, Одэйр, - к тому же, вы помните школу.
- Ну да, - согласилась наставница, - после занятий не больно то много времени остаётся на романы.
Финник не стал упоминать отца, который крайне отрицательно относился к вереницам девиц, карауливших его сына у родного дома. Как-то раз Одэйр-старший пообещал спустить с младшего три шкуры, если узнает, что тот "попортил девку". Финник тогда не очень понял, что имеется в виду, поэтому на всякий случай воздерживался и от поцелуев, хотя несколько раз представлялась удобная возможность сорвать их с губ очередной дурочки, втрескавшейся в него по самые помидоры. Ни одна из них не была ему настолько интересна, чтобы рисковать из-за неё собственной шкурой.
- А теперь мне придётся поцеловать пакость, которая и на человека-то не больно похожа, - продолжил Одэйр внутренний диалог.
- В тебе проснулся романтик? - удивилась Мэгз, - не ожидала. Впрочем, должна сказать, что вся эта ерунда насчёт воспоминаний о первом поцелуе имеет под собой реальные основания. Потом терзаешься всю жизнь, - пробормотала женщина, глядя в пространство, и оборвала сама себя:
- Неужели нет никого, с кем бы ты хотел провести первую ночь? Ни одной девушки из того сонма претенденток на твою благосклонность?
Парень покачал головой. На ум пришла соседка, у которой он переночевал перед Жатвой, но Финник отмёл глупую мысль: их много лет связывали дружеские, а никак не любовные отношения. Учитывая, как неровно к Энни дышит Фергас, первый её поцелуй достанется ему.
- Мне противно, что это будет раскрашенная драная кошка, - Одэйр сжал кулаки.
- По сравнению с остальными, Тигрис не так уж плоха, - успокоила его наставница, - хотя у нее, признаться честно, нетривиальная внешность, которая у некоторых вызывает отторжение, - раздался сигнал, оповещавший, что пора выходить.
- Легка на помине, - пошутила Фланаган, но разрядить обстановку не получилось. Одэйр с трудом встал, конечности двигались, как деревянные. Ментор стала напротив него, отряхивая невидимые пылинки с костюма, созданного Уилфордом по последнему писку моды. Финника била крупная дрожь, словно приговоренного к смертной казни, кладущего голову на плаху. В глазах неповторимого бирюзового цвета медленно угасала надежда на спасение. Повинуясь внезапному порыву, - одному из тех, что казалось, остались в прошлом, - женщина взяла в ладони лицо юноши и оставила на губах  быстрый, но ощутимый поцелуй. Это была совершенно ненужная кража, - к чему стареющей красавице, навеки отдавшей сердце тому, кто не имеет на него права,  неоперившийся птенец, пусть даже и заставляющий выпрыгивать из штанов барышень помоложе? Для чего рисковать, вызывая на себя гнев спонсора, который не обрадуется, узнав, что ментор, не заплатив ни копейки, отобрала у неё то, за что капитолийка отсчитала президенту кругленькую сумму? Мэгз не стала ждать, проверяя, ответит ли юноша на поцелуй, но успела заметить, что отчаяние Финника сменилось обескураженностью. Она чувствовала, что поцелуй этот нужен ему, а не ей.
- Я не лучший вариант, но по крайней мере, Тигрис теперь достанется меньше, - бросила на прощание Мэгз, чувствуя себя неловко, словно девственница. Фланаган ещё не знала, что судьба сыграет с ней злую шутку за то, что Мэгз осмелилась стать первой женщиной, поцеловавшей самого юного победителя Панема, сделав его также последним мужчиной, подарившем ей предсмертный поцелуй.
Ни Мэгз, к которой Финник относился, как к матери, ни Тигрис (которая, как оказалось, из-за хирургического вмешательства в строение челюсти была в принципе не способна на поцелуи), ни любая другая женщина не вызывала у Финника тех чувств, что охватывали его, когда он ласкал Энни. Так слова на родном языке понятны в отличие от иностранной речи. Так домик на берегу удобнее каменных джунглей, нашпигованных бытовой техникой и датчикамии передвижения. С Крестой Одэйр ощущал себя богом, освободившимся из плена, куда его заточили злобные недруги. Его силы наконец-то вернулись к нему, и он был готов бросить весь мир к ногам своей спасительницы.
Учитывая века, в течение которых люди пытались придать смысл банальному оплодотворению, в механический в целом акт сложно было привнести нечто новое, но любовь наполняла его вдохновением, как настоящий гений создаёт шедевр из тряпки под названием "холст"  и грязи, которой на самом деле являются краски. Ночи Одэйра в Капитолии сливались в единый вязкий кошмар в то время, как свидания с Энни были не похожи друг на друга так же, как произведения одного художника различаются между собой.
Девушке не нужны были заклинания - её губы творили безмолвную магию, заставляя юношу, в свою очередь, играть пальцами неслышную музыку на клавишах её рёбер. Во время нежной увертюры любовники обменивались одними и теми же жестами, словно разные инструменты, играющие одну и ту же тему. Теперь, когда Финник точно знал, что Энни не против принять его, и даже напротив, лёгкими поглаживаниями направляет плоть любовника, Одэйр перехватывал инициативу, извлекая из флейты горла негромкий стон. Теперь, когда проникновение не причиняло ей боли, мужчина мог одним толчком, словно громким аккордом, перевести их сладостный танец на новый уровень. До кульминации было ещё далеко, но соединиться с девушкой в одно целое всегда было отдельным наслаждением.

Мистер Креста не упускал шанса напомнить Финнику о рое надоедливых поклонниц. Извечные придирки отца избранницы падали на благодатную почву, ведь Одэйр и сам считал себя недостойным внимания Энни. Из этих зёрен прорастали горькие плоды. Большинство расставаний с девушкой случалось из-за очередного укола совести, утверждавшей, что любимой будет лучше найти нормального спутника жизни, не отягощённого унизительными обязанностями. Эта уверенность вступала в конфликт с самолюбием юноши.
В школе профи Одэйр привык быть примером для подражания. Его сумасшедшая популярность среди капитолийцев разжигала его гордыню, хоть Финник свысока отзывался о своих поклонниках в столице. Ментор мог в сердцах разбить камеру излишне любопытному папарацци, но при этом расстраивался, если пару месяцев таблоиды, позабыв о нём, выбирали героями жёлтых статеек Блеска или Энорабию. В то же время втайне Финник мечтал, что когда-нибудь наступит время, когда все о нём позабудут, и Сноу, не имея более причин использовать свою куклу, отправит её на заслуженный покой в сундук – то есть в родной дистрикт. Но чем больше времени проходило, тем острее ментор понимал, что эта фантазия из разряда несбыточных. Единственный сундук, который президент согласился бы приготовить осведомителю, знающему слишком уж много, находился на шестифутовой глубине.
Но в объятиях Энни об этом думать не хотелось. Финник запирался в потайном воображаемом уголке, куда не было входа холодным расчётам и обоснованным опасениям. Мистер Креста с его грязными подозрениями и справедливыми обвинениями тоже оставался где-то далеко. Даже понимающей и мудрой Мэгз не было сюда пути. Это был непроницаемый кокон, сотканный из нитей любви, сумевшей преодолеть не одно испытание. Вся боль и разочарования оставались за его границами. Здесь Финник мог верить в несбыточное: когда-нибудь он сможет жениться на Энни, у них будет свой дом, дети, будущее, в конце концов.
Каждое прикосновение Энни словно придавало материальности этой призрачной иллюзии. Ментор отличался хорошей памятью, позволявшей хранить ценную информацию, которую нельзя доверить цифровому или бумажному носителю, но моменты близости с Энни Финник старался сберечь, как самую драгоценную жемчужину, чтобы впоследствии одно только воспоминание о них придавало ему силы. У большинства любовников, поддерживающих постоянные отношения, секс превращается в деловитую рутину, слившуюся в единую ленту, где невозможно отделить одно соитие от другого. Одэйр мог бы назвать обстоятельства всех до единого счастливых случаев, когда им с Энни удавалось уединиться, - и вовсе не потому, что каждый раз они экспериментировали.
С Энни Финник учился находить блаженство в простоте: вовсе незачем разучивать похожую на брамшкотовый узел позу со страниц древней книги, если мужчине и женщине хорошо даже бок о бок. Это редкое умение - таять от счастья, стоит всего лишь пальцам сплестись вместе, - ставило Энни выше любой из капитолийских див, считающих себя королевами плотских утех. Если девушку и нужно было чему-то учить, так это осознанию, что её собственные чувства, незамутнённые чужими нравоучениями, гораздо ценнее любых уловок и ухищрений. Финнику хотелось чувствовать себя не учителем, а партнёром, открывая мир наслаждений на равных вместе с Энни. В доме на берегу моря Одэйр забывал о хитроумных приёмах, полностью отдаваясь во власть чувствам, которые направляли его точнее компаса. Финник отыскивал те секретные места на теле девушки, что заставляли и Энни полностью погрузиться в сладостную негу, отбросив стеснение и предрассудки.
Природа, в отличие от предпочитающего избыточность Капитолия, ставит превыше всего простоту. Если бы для продолжения рода людям требовались последние модели нижнего белья, интимная гимнастика известного врача, чьё имя пересказывают на ухо в кулуарах, и дорогие парфюмерные композиции, человечество бы вымерло раньше динозавров. Смешнее же всего то, что все эти боеприпасы не способны выдержать сравнение с элементарным влечением двух возлюбленных друг к другу. Вся эта мишура подобна копиям гениальных произведений, похожих на оригинал по форме, но не по содержанию. Лаская усыпанную веснушками кожу, контрастирующую с его золотистым загаром, Финник словно лепил скульптуру, по примеру Пигмалиона создавая себе заново совершенную Галатею. В эти секунды Одэйр ощущал то вдохновение, которым осеняет муза своих подопечных: артистов, художников и музыкантов. В отличие от них, его целью был не шедевр, а экстаз, который приближался с каждым восхитительным мгновением.
Финнику, долгими неделями тоскующему по Энни в столице, стоило усилий задержать наступление собственного пика. Одэйр останавливался когда чувствовал приближение жаркой волны, готовой накрыть его с головой. В Капитолии ему украдкой приходилось принимать специальные медикаменты, чтобы достичь оргазма. Сейчас, чтобы растянуть процесс, ему приходилось даже сжимать кулаки покрепче, вызывая боль от впившихся в ладони ногтей.