Тринадцатый Дистрикт. Тот дистрикт, о котором нам там часто рассказывали в школе, показывали кадры с планолетов разрушенного и дистрикта и предупреждали, что таким может стать каждый из оставшихся двенадцати, если только попробует проявить неповиновение. Кажется, даже для президента Сноу был большой сюрприз, когда забытый всеми дистрикт вновь дал о себе знать. Я часто слышу разговоры врачей, чаще всего они единодушны в том, что Дистрикт 13 становится центром революции, мятежей против Капитолия и президента Сноу. Но для меня он ничем не отличается от столицы Панема. Мне по-прежнему не доверяют, запирают, не позволяют уходить из больничного отсека одному. По-прежнему за мной следят врачи, пытаясь что-то вколоть, а потом записать результаты. Все это я вижу вперемешку со страшными картинами из прошлого, которая сменяет одна другую. В последнее время они приходят только в то время, когда я отключаюсь. Говорят, что это хороший знак, что уже нет галлюцинаций, пока я бодрствую. Слово "галлюцинация" почему-то злит. Что они считают галлюцинациями? А, может быть, они пытаются так скрыть правду? Думать об этом трудно. Мысли часто путаются. В какой-то момент я думаю о том, что стало с Дистриктом 12 после того, как нас забрали с арены, а в другой момент уже откуда-то из глубин воспоминаний всплывает образ Китнисс Эвердин, которая без всякого сожаления пытается убить меня, нацеливает лук... Я пытаюсь вспомнить, что произошло дальше, ведь я до сих пор жив, но дальше только пустота. Я никому это не говорю, но подобные пустоты в памяти начинают меня пугать. Они то исчезают, то появляются вместе со странными воспоминаниями, которые здесь как раз и называют галлюцинациями. Никому не рассказываю про это, потому что решаю, что в таком случае они не выпустят меня даже в сопровождении. Находиться в одной небольшой комнате становиться невыносимо, и я прошу выйти. Сначала мне кажется, что они не согласятся. Но потом я пытаюсь объяснить, что ничем не поврежу им, если немного пройдусь. К тому же, подготовка торта для Финника и Энни была довольно успешной. Кто-то соглашается с этим аргументом. Я же тогда не набросился на Энни, но, впрочем, Энни никогда не сделала мне ничего дурного в отличии от Китнисс.
Я упорно молчу, когда у врачей речь заходит о ней. Но, наверное, они думают, что раз я не извергаю проклятия в ее адрес, то, наверное, уже не так опасен. В чем-то они правы. Злость теперь появляется только вспышками. В другое время мне кажется, что я просто медленно лишаюсь рассудка, слишком противоречивы стали воспоминания и мысли.
Мы, я и два моих сопровождающих, не отходим далеко от больничного отсека. Прогулка заканчивается всего за десять минут, что злит и раздражает. К тому же, в отличии от того случая, когда мне разрешили поработать над тортом, сегодня вновь вернулись к наручникам. Видимо, в тот раз решили, что с ними вряд ли бы что получилось при создании украшений к торту, больше бы вреда было. Сегодня все иначе. Ничего особенного мне делать на надо, так почему бы не обезопаситься? Недоверие ко мне у них все-равно не пройдет, как бы я себя не вел. Поэтому я иду спокойно, оглядываясь по сторонам. Мы идем в другую сторону от кухни. По крайней мере, мне так кажется. Дистрикт 13 почти пуст, не считая солдат, которые то появляются, то исчезают в коридорах. Все в Дистрикте 13, насколько я знаю, обязаны работать вне зависимости от возраста и своего прошлого. Каждый должен был занят чем-то полезным. За исключением тех, кто находился в больничным отсеке. Возможно, Джоанну Мейсон еще тоже не постигла эта повинность, но ее, по крайней мере, не водят с конвоем, как мне кажется.
Мы заходим в небольшое помещение, явно нежилое, но чистое. Где-то наверху жужжит вентилятор, поэтому в комнате прохладно. Мне интересно, зачем мы пришли сюда, почему не могли просто побродить по коридорам, а потом вернуться в больничный отсек. Но потом я замечаю несколько листов бумаги и три баночки. Краска! Это действительно краска! Она старая, уже кем-то использованная, но самая настоящая краска. Рядом лежит кисть. Настоящие краски и холсты у меня появились только после победы в 74-ых Голодных Игр, когда денег стало вдоволь. Конечно, с моими, которые остались дома, их не сравнить, но учитывая, что я уже долгое время не держал в руках кисть, даже такие скромные дары не могли оставить равнодушным. Я перетаскиваю их на пол и сам сажусь рядом. Неудобно, но немного поупражнявшись у меня получается вырисовывать скромные незатейливые цветочки. Единственное, что возможно, учитывая наручники и три цвета красок. Но сам процесс затягивает. Мне это успокаивает, даже словно мысли в порядок приводит. Я так и сижу, чувствуя, что уже затекает здоровая нога, но шевелиться не хочу, решив весь белый лист украсить такими цветами.