- Думаешь, стоит пойти? - спрашиваю, зажав телефонную трубку между ухом и плечом и внимательно разглядывая с двух сторон свадебное приглашение, полученное сегодня с утра. Уиллфорд и Лекс вместе уже давно, и только сейчас нашли время и возможность узаконить свои отношения. К сожалению, после революции мы с Уиллом почти не общаемся, но он иногда пишет мне письма и отправляет открытки на праздники. В последнем письме он жаловался, что Лекс не хочет пышную свадьбу, которую уже в деталях распланировал мой стилист,  та же ситуация со всем - с костюмами, списком гостей, программой и декорациями. Впрочем, я даже не сомневалась, что Уиллфорд в этом споре свое отхватит, а Лексу вновь придется смириться с пристрастием своей второй половинки к публичности и роскоши, точно так же, как некогда Уилл примирился с раем в катакомбах 13-го. Единственное сомнение, которое меня терзает, так это, стоит ли мне приезжать в столицу, о которой у меня остались далеко не самые приятные воспоминания. Что уж говорить о моей репутации в местных кругах? Столичные снобы продолжают считать меня сумасшедшей, хотя я давно забыла о своих приступах. В ответ на свои опасения я слышу в трубке, как веселит этот вопрос Джоанну Мейсон.

- Черт подери, Креста, - она так и называет меня по девичьей фамилии, словно ей все еще больно произносить имя моего покойного супруга, но виду она никогда не подает, разумно полагая, что из нас двоих сильнее должна быть она, но я знаю, что она тоже тоскует по нему. - Неужели ты совсем не соскучилась по перьям и стразам из всех щелей? - смеется девушка, и я улыбаюсь ее голосу. Она все еще резка на язык, но злоба постепенно уходит, и смеется она теперь вовсе не нервно. - Хочешь правду? - спрашивает она, и голос ее звучит вдруг так серьезно, что я киваю в ответ, совсем забыв, что она меня не видит, но она будто чувствует, потому что отвечает на мое невербальное согласие. - Если бы в моей жизни происходило что-то действительно значимое, я бы хотела, чтобы ты была рядом. - Я закусываю нижнюю губу, пытаясь проанализировать ее слова - и она полностью права, Уиллфорд пригласил меня не для того, чтобы похвастаться своим свадебным костюмом собственного дизайна, а потому что ему действительно важно мое присутствие. - Так что, бегом пакуй чемоданы, или я сама приеду, выцарапаю тебя из твоей раковины и доставлю в гребаный Капитолий, - Джоанна возвращается к своему привычному тону.

- Так и сделаю, - улыбаюсь я. После смерти Финника мы с Джоанной стали общаться чаще, словно только мы друг у друга и остались. Первое время я боялась делиться с ней какими-то мыслями, казалось, что кроме насмешки ничего от нее не дождусь, но она не смеется над тем, что важно для меня, и я всегда дожидаюсь от нее отклика, на который рассчитываю. Вот и сейчас, помимо смеха и шуток подруга помогла мне принять решение, в верности которого теперь, благодаря ей, у меня нет ни малейших сомнений. - Спасибо, Джо, - произношу я, поддерживая трубку рукой.

- Оторвись там, рыжая, - слышу одобрительный ответ, он же вместо прощания. Откладываю телефон и выглядываю во двор, где Флейн катается на качелях, которые построил перед домом мой отец, а раскачивает их Триша. После революции у девушки был выбор, вернуться в Третий Дистрикт или остаться работать в Капитолии, где у безгласых появились права, а их труд стал высоко оплачиваться. Но девушка осталась непреклонна в своем желании остаться со мной и помогать - за что я ей безмерно благодарна, даже не представляю, как бы я справлялась без нее. Но я ни в коей мере не воспринимаю Тришу как прислугу или няню, она друг семьи, если не сказать, что часть ее.

Я вижу в окно, как девушка останавливает качели и поднимает переднюю деревянную перегородку, чтобы мальчик мог выбраться. Поняв, что ребята возвращаются в дом, откладываю приглашение и телефон и возвращаюсь к приготовлению обеда. Свадьба еще только через две недели, будет время обсудить планы с семьей.


К моей радости, поездку на поезде Флейн перенес отлично, в вагоне его занимало все, что попадало в его поле зрения, поэтому он с легкостью находил, чем себя развлечь. Капризы начались, когда пришло время покидать такое интересное место. Впрочем, мальчик быстро переключился на новые виды и внимательно наблюдал за всем вокруг из коляски на пути к гостинице, которая ранее была знакома мне как Тренировочный Центр.

Несмотря на то, что главными звездами вечера должны быть молодожены, Уиллфорд подготовил наряд и  для меня. Узнав об этом, я сначала испугалась, что меня вновь нарядят во что-то несуразное и крайне неудобное, но мои опасения, к счастью, не оправдались, платье оказалось очень простым и элегантным. Шелк глубокого синего цвета облегает верхнюю часть моего тела, а юбка от самого бедра имеет несколько разрезов, сквозь которые виден воздушный шифон цвета морской волны. С каждым моим шагом юбка красиво развевается, а ткани приятно шелестят, словно молодая зеленая листва в начале лета. Флейн тоже не остался без наряда, для него Уиллфорд подготовил сразу несколько изысканных темно-синих фраков разных размеров, так как стилист переживал, что не угадает с размером. Один из них сел на двухлетнего мальчика безупречно.

Зал не поразил мое воображение, после вечеринок во Дворце Президента, которые мне приходилось посещать минимум раз в год, чтобы поприветствовать нового победителя, зато вот сын то и дело с любопытством оглядывается по сторонам. Мальчика тут же привлекает большой средневековый замок, размещенный в одном из углов роскошного зала.

- Мам, туда! - тычет пальчиком в сторону замка и тянет меня за палец, и я послушно следую за сыном к столь необычно оформленной детской площадке, на которой чего только нет. Безгласая девушка улыбается мне все еще несколько неуверенно - теперь им можно контактировать с капитолийцами, но многие из этих людей столько лет были в рабстве у столичных жителей, что все еще опасаются их реакции. На языке жестов, который, благодаря Трише, я знаю теперь довольно хорошо, спрашиваю, можно ли оставить ребенка здесь и присмотрит ли она за ним. Незнакомка немного расслабляется, поняв, что сможет дать ответ на мои вопросы привычным ей способом, капитолийцы все еще злятся, что теперь им приходится общаться с безгласыми, но добиться вразумительного ответа от них они не видят возможным. Меня заверяют, что с ребенком все будет в порядке, а мальчик быстро находит себе компанию среди других ребятишек.

- Я посмотрю церемонию и вернусь, - зачем-то обещаю я девушке. В принципе, мой сын понимает немой язык почти так же хорошо, как и устную речь, чем Триша очень гордится, поэтому я не беспокоюсь о том, что безгласая няня не придет с Флейном к взаимопониманию.

Торжественная часть выглядит завораживающе, Уиллфорд, который контролировал все до последней орхидеи в украшении зала, и впрямь справился безупречно. Я впервые присутствую на капитолийской свадьбе, и она очень отличается от того, что я привыкла видеть с утеса в нашем родном Дистрикте. Впрочем, насладиться зрелищем мне не позволяет непонятно откуда взявшаяся Пенелопа. Девушка даже не здоровается, словно она все еще моя сопровождающая, и мы видимся каждый день. Она тут же начинает быстро стрекотать, даже не думая сбавить тон.

- Наконец-то я тебя нашла! Мне тут Санора сказала... а ей сказала Линда, а Линде сказал этот, как его, муж этой, ну ты знаешь, - Пенни щелкает пальцами, призывая меня, видимо,напомнить ей какое-то имя. - Ну этой, от которой второй муж ушел к ее же матери, а потом... - Но я не выдерживаю подробного и абсолютно бестолкового рассказа, поэтому останавливаю девушку, сжав пальцами ее запястье, и прошу подождать окончания церемонии. - Ну как хочешь, - обиженно надув губки, дергает плечиком эскорт. Я вновь поворачиваюсь к Лексу и Уиллфорду, уже стоящим у красиво оформленной цветочной арки, как вновь слышу голос Пенни.- Раз уж тебе все равно, что твоего сына там какой-то мужик на руках таскает, - фыркает она. Я поворачиваюсь на нее, не в силах высказать недоумение, которое вызвали во мне ее слова. Конечно, эта девушка может перевернуть с ног на голову любую полученную информацию, даже если стала непосредственным свидетелем описываемых событий, но материнский инстинкт берет верх над моей способностью мыслить. - Не смотри на меня так, я этого не видела, но Линда врать не будет, гордо возвещает Пенелопа, но я ее уже не слушаю, решительно пробираясь сквозь толпу в сторону детской площадки.

На этот раз Пенни к моему удивлению дала верную информацию, я сразу нахожу взглядом темно-синий фрак, в который облачен мой сын. Мальчик увлеченно что-то рассказывает незнакомцу, стоящему ко мне спиной. Фигура, осанка и бронзовые кудри мужчины кажутся болезненно знакомыми. Несколько секунд я просто смотрю ему в спину, и испытываю давно забытое чувство надежды, которая точно вновь исчезнет, как только незнакомец повернется ко мне лицом. Взяв себя в руки, я смело ступаю в их сторону. Мне остается пройти всего пару метров, еще пара шагов - и я смогу дотянуться до плеча мужчины и спросить, в чем дело. Но в этот момент Флейн замечает меня, и выкрикивает "мама!". Это было ожидаемо, и я не удивляюсь его возгласу. Смесь ужаса и удивления настигает меня, когда мужчина поворачивается ко мне лицом.

- Ты, - шепчу я, замирая на месте и уставившись на лицо своего мужа, которого я считала покойным. Голова идет кругом, я пытаюсь стряхнуть видение, но головокружение только усиливается. Не может быть, этого не может быть, он был так похож со спины, и остальное я себе надумала, определенно - это не он, Китнисс сказала... я пытаюсь вспомнить, что сказала Китнисс, но мысли  становятся бессвязными, путаются, теряются, в глазах начинают плясать черные пятна, сквозь которые я все еще вижу его, протягиваю руку, хочу ухватиться, хочу позвать по имени, но проваливаюсь в темноту.

Никто не произносит мое имя так, как это делает он. Когда он говорил мне то же самое, я смеялась, думая, что он говорит это, потому что мне приятно это слышать. Но позже я поняла, что он имеет ввиду, поняла, как прекрасно мое простое короткое имя, когда оно слетает с его губ. Как тепло становится внутри, а по коже рассыпаются мурашки. Я откликаюсь на зов вздрагиванием ресниц, но не сразу открываю глаза, опасаясь, что это очередная галлюцинация, почти забытые игры жестокого подсознания, которое все еще подбрасывает в мои сны ужасы пережитого прошлого. Но, разомкнув веки, я, к своему удивлению, вижу то, что хочу видеть.

- Финник, - отзываюсь я шепотом, ласково касаясь пальцами его щеки, к своей радости ощущая тепло его кожи, вместо более ожидаемой холодной пустоты безжизненной галлюцинации. Нет сомнений - это его голос, его лицо, его взгляд - я бы ни с кем не могла его спутать. Я знаю его с самого детства, и, наверное, сколько знаю, столько и люблю. Мне верится и не верится, что он снова рядом, нежно обнимает меня за плечи. Быть может, я всего лишь вновь схожу с ума, а может, все это - невероятный волшебный сон. В голове столько мыслей, глупых теорий и бесконечных вопросов, но все они путаются, закручиваясь в какой-то безумный клубок, и мне не хочется ничего говорить, хочется просто поверить, что спустя три года он жив. Наверное, будь я в своем уме, испытывала бы хоть какую-то злость, обиду или что-то в этом роде - как он мог выжить и не вернуться ко мне? К нашему сыну? Нет, ничего этого нет, и этой разлуки словно и не было, я смотрю на него, забыв, что вокруг нас так много людей, смотрю - и боюсь отвести взгляд, моргнуть больше, чем на четверть мгновения, чтобы он не пропал, не растворился, снова меня не бросил. Не знаю, сколько времени я бестолково любовалась родным лицом, но голос мужа заставляет меня стряхнуть с себя флер романтического оцепенения. Он извиняется как-то осторожно, подчеркнуто вежливо, что определенно сбивает меня с толку. Его тон и слова совсем не соответствуют столь знакомому взгляду, проникающему в самое сердце.

Я даже не знаю, как отреагировать, что спросить. Финник, это же я, неужели ты не узнаешь меня? Конечно узнает, он же только что назвал тебя по имени глупая. А может, показалось? Приснилось? Вспомнилось? Я уже ни в чем не уверена, но ведь это же он - этот изумрудный цвет глаз, ямочки на щеках, бархатный голос - это точно его голос. Должно быть, я схожу с ума, или же кто-то решил жестоко подшутить надо мной? Я не свожу с мужчины недоумевающий взгляд, а он пытается мне что-то объяснить, продолжая прижимать меня к себе, приобняв за плечи. Его речь сбивчивая, неясная, я совсем ничего не понимаю ровно до того момента, как высокий женский голос сообщает, что передо мной копия Финника. Пожалуй, только в этот момент я осознаю, что нахожусь в зале, полном народу. Более того, вокруг нас уже скопились люди. Я бросаю беспомощный взгляд на мужчину рядом со мной, мне так хочется, чтобы он сказал, что это неправда, и он не копия моего мужа, а и есть сам Финник Одэйр. Но я сама понимаю, что это невозможно, и что у всех моих надежд давно истек срок годности. Так и есть, слова женщины подтверждает неизвестно откуда взявшаяся Пенелопа, и человек с лицом моего покойного возлюбленного не спорит ни с той, ни с другой, будто смирившись с подобными разговорами, хотя недовольство, отразившееся на его лице и раздражение от прикосновений высокой кареглазой брюнетки не могут ускользнуть от моего взгляда. И хмурится он точно так же…

- У Финника была врожденная асимметрия скул и... - сложно говорить сквозь разрывающие меня изнутри эмоции, боль ищет выход, рвется наружу, но я изо всех сил стараюсь себя не выдать, огромным усилием воли заставляя себя всматриваться в такое знакомое лицо. - И легкое смещение нижней челюсти после драки с Фергасом, - голос срывается на шепот, а в горле как будто встает ком. Но я знаю, о чем говорю. Во время уличных или учебных драк Финн всегда защищал лицо, считая его своей визитной карточкой, и нанести серьезную травму ударом в челюсть удалось лишь Фергасу однажды.  Одейр слишком рано снял повязку, в результате чего челюсть немного сместилась, что в целом, если не знать этой истории, заметить такие нюансы и вовсе практически невозможно. Впрочем, все это никак не портило его лица, напротив, делало его еще более прекрасным и привлекательным. - Ваш хирург - гений, - подытоживаю я угасшим голосом, кожей чувствуя на себе полный презрения взгляд женщины, поглаживающей  клона Финника за ухом как породистого пса.

Маленькая ручка сжимает большой палец моей левой руки, и Флейн что-то тараторит мне на ухо. Он еще не достаточно хорошо выговаривает многие слова, и, если обычно я поправляю его и объясняю, как правильно, то сейчас едва ли вслушиваюсь в речь сына. Ребенок повторяет слово, которое произносит разве что тыкая пальчиком в немногочисленные фотографии, на которых изображен мой покойный супруг. Сейчас он пытается мне объяснить, что папа тут, он нашел его, а я не нахожусь, что сказать. Голоса вокруг меня сливаются в единый гул, неприятный, как жужжание роя ос, я отвожу взгляд, стараясь не смотреть в лицо мужчины. Как же это глупо и жестоко – цеплять на себя маску другого человека, и эти люди считали сумасшедшей меня. Я выбираюсь из его рук – не хочу, чтобы он прикасался ко мне, слышу его голос, и хочу, чтобы он замолчал. Как вообще можно подделать голос? Голова идет кругом, зря я послушала Джоанну, не нужно было сюда ехать. Нет, конечно,  я не виню ни в чем Джо, она уж тем более не могла предвидеть, что может случиться нечто подобное. Я вновь обращаю взгляд на мужчину, смотреть на которого теперь невыносимо больно. Он предлагает проводить меня к столику, на что я отрицательно мотаю головой.

- Нет, не нужно,   - произношу тихо, но решительно, поднимаясь с надувной поверхности, должно быть, слишком резко, проигнорировав протянутую мне руку. – Не стоит, я сама,   - отступаю на шаг назад и останавливаюсь, дожидаясь, когда пройдет головокружение. Мне кажется, что еще немного и я снова свалюсь без чувств, но этого не происходит, мир вокруг перестает кружиться, и взгляд проясняется. – Все в порядке,   - сухо заверяю мужчину, вновь отводя взгляд. Флейн продолжает дергать меня за руку, тыкать пальчиком в сторону двойника Финника и повторять «папа». – Это не папа, милый,   - объясняю я ребенку, обняв пальцами ручку мальчика. – Дядя просто похож на папу, идем,   - я пытаюсь увести сына, но тот упирается и пытается освободить руку, чтобы убежать к этому странному человеку с лицом его отца. Приходится взять ребенка на руки, и он начинает плакать и упираться мне в плечо, требуя вернуть его к «папе». Тут же рядом со мной появляется Уиллфорд, которому уже, похоже, объяснили сложившуюся ситуацию – этого еще не хватало, я испортила другу свадьбу. Стилист извиняется за то, что забыл предупредить меня о присутствии такого гостя, но я едва ли вникаю в то, что он говорит. Мы удаляемся от того места, где все это произошло в сторону столиков. Уилл заверяет меня, что торжественная часть прошла без происшествий, и о случившемся ему рассказали уже после. Я оглядываюсь всего раз, и первым же делом встречаюсь взглядами с высокой брюнеткой, которая смотрит на меня с плохо скрываемой ненавистью, и от этого взгляда мне становится еще больше не по себе. – Ты не будешь возражать, если мы пойдем к себе? Флейн совсем раскапризничался.   – Мальчик уже не вырывается и не упирается руками, а громко плачет, то и дело захлебываясь слезами, периодически прерываясь, чтобы пару раз шмыгнуть носом.

Я уже спокойнее отношусь к необходимости сдавать дом напротив нахлынувшим в Дистрикт туристам. Обычно его выбирают для проживания капитолийцы, которые могут себе позволить снять жилье в Деревне Победителей. Большая часть средств за аренду отходит государству, но нам много и не надо. В конце концов, счастлив Финник в нем не был, я туда почти не приходила, практически все время, проведенное в Дистрикте, мы гуляли по пляжу, плавали в наш грот, ужинали в том доме, где живу я сейчас. Дом Финника, самый большой из всех тут, оставил не самые приятные ассоциации – наше расставание, его попытку суицида, его же попытки спрятаться от меня, чтобы скрыть ломку. Финн не любил его, там почти не было его вещей, любимой кружки, фотографий – не было души. Думаю, его бы даже не расстроило, если бы дом и вовсе сгорел к чертовой матери. Я ничуть не удивилась, когда мне позвонила некая Мнемозина Ким и попросила забронировать за ней дом Финника Одейра, девушка несколько раз настойчиво уточняла, будет ли для нее подготовлен именно этот дом, и не произойдет ли никаких накладок, объяснив это тем, что это подарок другу на День Рождения. Капитолийцы странные, я почти привыкла. Я сообщила свободные даты, объяснила, что нельзя ничего существенно изменять в интерьере, и что весь возможный ущерб списывается за счет арендатора. Незнакомка соглашается на все условия, обещая сразу же внести предоплату. Дальнейшая работа за Тришей. Отдает ключи и показывает дом обычно она, гостей, привыкшим к немой прислуге, это ничуть не смущает. Сама я не очень люблю заходить в этот дом, все теплые воспоминания, за которые хочется зацепиться и не отпускать никогда, хранятся вовсе не там.

Я даже не вспоминаю про Мнемозину Ким, когда мы с Флейном возвращаемся с вечерней прогулки по побережью. Встретившая нас Триша выглядит взволнованно, и едва дожидается, когда я уложу ребенка спать, чтобы рассказать мне, кто забирал ключи от дома напротив сегодня, пока мы с сыном собирали ракушки на пляже. Девушка так активно жестикулирует, что я, даже успев хорошо изучить язык немых, понимаю далеко не все, то и дело переспрашивая. Впрочем, информации в данной новости в разы меньше, чем эмоций. Вернувшись со свадьбы друга, я рассказала Трише обо всем, что там произошло, опустив разве что, про накатившую истерику, как только я оказалась наедине с собой и смогла дать волю даже не слезам, а настоящим рыданиям. Я пока не решилась рассказать Джоанне о произошедшем, отложив на потом, когда эмоции поутихнут, и я смогу более или менее спокойно все ей изложить. Я надеялась, что больше не встречу человека, завладевшего лицом моего возлюбленного, но Триша сообщает, что за ключами пришел мужчина, представляющий собой точную копию Финника.

- Не факт, что это он же, - дергаю я плечом, словно пытаюсь скинуть с него чертенка, который лишь ухмыляется: "кого ты обманываешь?". - - В Капитолии проводится целый конкурс двойников победителей. Неизвестно еще, сколько таких "Финников" ходит по столице, - голос вздрагивает. Кто бы это ни был, даже если и впрямь какой-то другой клон, меньше всего мне хотелось бы, чтобы он пересекался с моим сыном. А реакцию отца мне и вовсе сложно себе представить.

На следующее утро, вычищая сердцевину яблок для шарлотки, в окно я вижу, как открывается дверь дома напротив. Меня охватывает тягостное волнение, я была бы рада не знать о существовании  этого человека, но и хочу взглянуть на него еще хоть раз, на мгновение, словно увидеть призрак, по которому я так скучаю. Мужчина выходит из дома и оглядывается по сторонам. Я действительно успеваю кинуть в его сторону лишь беглый взгляд, потому что нож соскальзывает, и лезвие распарывает подушечку большого пальца. Я машинально отбрасываю испачканное кровью яблоко и прислоняю палец к губам. О призраке из соседнего дома я вспоминаю лишь, когда удается остановить кровь, обеззаразить ранку  и заклеить ее пластырем.  Разумеется, там его уже нет. Что, впрочем, даже к лучшему. Если и дальше все будет так же спокойно, то через несколько дней он уедет и нам останется надеяться, что, как и другие капитолийцы, второй раз носа сюда не кажет. Столичных жителей привлекает картинка неба над морем во время заката,  и лучше всего в каком-нибудь модном журнальчике. Романтика пляжного отдыха  на деле далека от их представлений о комфортном времяпрепровождении.

Вечерняя прогулка по побережью - любимое занятие Флейна, он всегда с большой охотой выбегает из дома и несется по хорошо протоптанной тропинке вперед меня. Добегая до пляжа, мальчик сам расстегивает сандалики и бежит шлепать ножками по приливающим к берегу волнам. Вскрикивает и смеется, когда вода быстро-быстро бежит на него, обволакивая нежной летней прохладой детские ножки до самых коленок. Я тоже скидываю обувь и беру в руки вместе с сандаликами Флейна. Мальчик убегает вперед вдоль пляжа, то и дело подпрыгивая, когда волна приливает к берегу, иногда наклоняется, чтобы поднять интересный камушек или ракушку. Если найденный предмет кажется ему достаточно красивым, шлепает пяточками по воде, возвращаясь ко мне и отдавая находку взамен на поцелуй или объятие, и снова убегает на поиски нового.

В какой-то момент Флейн меняет траекторию движения и бежит уже не вдоль кромки воды, а по песку в сторону отдыхающего в тени человека. Я не сразу понимаю, к кому он может так бежать, но, само собой, следую за ним. В очередной раз услышав обращение сына к этому человеку, я чувствую, как сердце болезненно сжимается. Я бы могла забрать ребенка и снова унести его отсюда, но едва ли эта мера будет эффективна, учитывая, что очередная встреча может теперь произойти в любой момент. Капитолиец с готовностью вступает в диалог с ребенком, не раздражается, когда Флейн пытается залезть к нему на руки - и это не кажется мне добрым знаком. Мужчина даже не пытается оспорить гордое звание "папы" ребенка, к которому не имеет никакого отношения. Когда я подхожу, я уже готова начать разговор первой, мне есть, что сказать,  но капитолиец умудряется меня опередить, чем сбивает меня с явно боевого настроя. Наверное, я просто не ожидала подобных слов от гостя из столицы.

- И что же? - чую некий подвох, и все же, смотрю заинтересованно, прежде чем бросить взгляд на доску для серфинга, которую мужчина перевернул, чтобы Флейн смог ее рассмотреть. - Морская лисица, - удивленно констатирую я, напрочь забывая о своем вопросе. Теперь меня занимает изящный пятнистый скат. Я вновь перевожу взгляд на столь знакомое лицо, но не нахожу в нем понимания сказанного, что немного успокаивает. Неожиданно для себя я осознаю, что даже имени его не знаю. Мнемозина Ким сказала, что приедет ее друг, и поездка - подарок на День Рождения, так что, едва ли к нему можно обратиться "мистер Ким", поэтому я пока решаю никак не обращаться.

Ребенок словно не замечает разговора взрослых, он увлечен игрой с непонятно откуда взявшимся солдатиком, я думала, сын потерял его еще на свадьбе. Мальчик выкрикивает "Пап, смотри", показывая какие-то фортели солдатиком над поверхностью доски, сопровождая эти действия звуковыми эффектами. И мужчина вновь не торопится его поправить.

- Флейн, милый, - подзываю к себе ребенка, который неохотно отрывается от игры, но послушно подходит ко мне. - Принеси маме самую красивую ракушку, какую найдешь. -  немного подумав, мальчик кивает и убегает поближе к кромке воды, куда волны во время прилива принесли множество разных ракушек. Сама я сажусь на все еще теплый песок рядом с человеком, на которого так больно поднимать взгляд. - Я вас не знаю, не знаю даже вашего имени, и не смею осуждать за то, что вы делаете с собой или своей жизнью. Но мне нужно попросить вас, - начинаю сбивчиво, пытаясь внятно сформулировать просьбу хотя бы у себя в голове. -Объясните ребенку, что вы не его папа, - выдыхаю, чувствуя, как в переносице предательски щиплет от сдерживаемых слез. - Вы очень на него похожи, я сама до сих пор не верю, что такое возможно, но, - снова сбиваюсь, отворачиваюсь в сторону и прикрываю веки, пытаясь сдержать под ними неуемную влагу. -  Я очень любила Финника, он был для меня всем, - голос срывается на шепот, а слезы все-таки находят выход, прокладывая влажные дорожки по щекам. - И сейчас люблю, всегда буду, - добавляю я. - И мне не хотелось бы, чтобы наш сын звал папой чужого человека, только потому что он похож на его отца как две капли воды, понимаете? Это неправильно, - его лицо расплывается перед моим взором, и мне приходится моргнуть, прежде чем я вновь могу разглядеть его. Его кожа вся покраснела от загара, но некоторые едва заметные белые полосы бросаются мне в глаза - давно зажившие шрамы, и откуда им взяться у капитолийца? Я протягиваю руку и касаюсь одного, который на правом бицепсе, не очень ровный  - первая рана, которую я зашивала в своей жизни, Финник тогда упал с катера. - Откуда этот шрам? - спрашиваю, второй рукой вытирая слезы со щек, и еще мимоходом замечая пару родинок, расположенных в точности так же, как и на теле Финника.

Я смотрю на него и все еще не могу поверить, что такое возможно, это какая-то дурацкая шутка, совсем не смешная. Неужели бывает столь безупречное сходство? Я пытаюсь разглядеть хоть какие-то отличия, но не нахожу ни единого, кроме, пожалуй, речи, какого-то своеобразного акцента, что ли, присущего столичным жителям. Впрочем, быть может, образ моего любимого начинает постепенно угасать в моей памяти, как фотокарточка выцветает со временем. Какие-то детали забываются, и сейчас я, в попытке восстановить целостность образа, присваиваю Финнику те данные, которые нахожу в Риане? Глупость - ты же сама знаешь это, дурочка. Он с самым серьезным видом говорит, что нашел свое место в жизни, а мне кажется это какой-то безумной издевкой. И где же? В доме своего кумира? Очень оригинально. Финника всегда раздражало столь яростное поклонение.  Меня же оно несколько пугает. Но я не развиваю философскую тему о месте в жизни, у меня не так много времени, и большую его часть я планирую провести с сыном.

Разговор не получается быстрым, я бы хотела сдержать эмоции, но не могу. Каждое упоминание о Финнике отзывается болью где-то в груди. Я чудом не потеряла ребенка после вести о его гибели. Пожалуй, только Флейн и помог мне научиться жить дальше. Но это вовсе не значит, что я хотела бы его забыть - нет, конечно нет. Но одно дело придаваться воспоминаниям, искать его в своих снах, и совсем другое - позволить заглянуть в свою душу человеку, которому все это безразлично, который едва ли кого-то терял, и вполне возможно даже никого не любил. Я все еще помню раздражение на его лице, когда высокая брюнетка с вызывающим макияжем прикоснулась к его щеке с гордым видом обладателя, но уж никак не пылко влюбленной женщины. Это не мое дело, разумеется.

Мужчина сразу реагирует на мой вопрос о шраме, словно именно он волнует меня больше всего, впрочем, в каком-то смысле он действительно меня беспокоит. Говоря о взрыве в подземке, он показывает еще один, под ключицей - у Финника такого не было. Я с недоверием смотрю на обе отметины, и мне слабо верится, что капитолиец получил их обе в одно время. Во-первых, потому что шрам на ключице кажется боле свежим, но, если предположить, что при склеивании раны (а тут явно использовался специальный фибриновый клей) извлекли не все посторонние частицы, - осколки стекла или металлическую стружку, - то, возможно, шов снова вскрывали и удаляли инородный объект и вычищали загноение.  Меньше понятно, почему эту рану заклеили, а ту вторую неровно зашили. Помнится, когда я наложила шов, он получился очень неровным, и я сильно расстроилась. Сколько мне было лет? Да я в принципе впервые держала в руках хирургическую иглу - и как только смелости хватило? Но Финн успокаивал меня, даже когда шрам некрасиво зажил, оставив белый неровный след. Он смеялся и говорил, что ему нравится, напоминает волну с барашками - лучше любой татуировки. И когда капитолийские врачи настойчиво предлагали отшлифовать неровный шрам, яростно протестовал. И хотя гримеры постоянно его закрашивали перед съемками, на фото, где Финника фотографы заставали врасплох, наверняка хорошо его видно. Эта мысль толкает меня к предположению, что фанат Одэйра мог сам попросить зашить ему руку подобным образом. И теперь, присмотревшись, я уже не нахожу этот шрам таким уж похожим, - и даже совсем не волна, - и убираю руку от его плеча.

После он решает представиться, назвав только имя, впрочем, меня он тоже называет по имени, не отбрасывая при этом нарочито вежливого "вы", что меня в целом не смущает. Даже напротив, чем-то отдаляет столь навязчивый образ Финника, который я никак не могу отделить от внимательного взгляда ярко-изумрудных глаз и этого бархатистого, такого родного голоса. Он предлагает отказаться от традиции капитолийских мужчин целовать дамам руку при знакомстве, что меня может только порадовать.

- Да, пожалуй, - отзываюсь негромко. Я все еще хорошо помню, как это происходило. После Игр я и вовсе не терпела прикосновений к себе посторонних людей, и все эти столичные вечера, на которых обязаны присутствовать обязательно все победители минувших лет, доводили меня до паники. И да, Риан говорит правду, при знакомстве с женщиной, мужчина касается губами тыльной стороны ее ладони - казалось бы, галантный жест, да только в исполнении капитолийцев в нем ощущалось столько пошлости и фривольности, что я едва все это выносила. Так что, в какой-то степени я благодарна ему, что он решил избавить меня от этой традиции, ассоциации с которой меня совсем не радуют.

Он пытается оправдать присвоение себе чужой внешности, и я смотрю на него не без удивления. По правде говоря, мне казалось, что, добившись такого эффекта, человек, который к нему стремился, вряд ли станет расстраиваться, что так все вышло, а уж тем более, "сожалеть каждый день". Впрочем, если вспомнить ту высокомерную даму, которую я видела рядом с ним, то, может, и не его прихоть была. Опять же, не мое дело. И все-таки, я испытываю столь знакомое ощущение жалости, которое сопровождает меня с ранних лет. Только вот спасение его не в моих руках, да и едва ли что-то его вообще может спасти. Он сам загнал себя в клетку, в которой теперь сидит, если, конечно, говорит искренне, а не пытается меня утешить.

Пока он говорит, я стараюсь не смотреть в его сторону, наблюдаю за сыном, который поднимает что-то с песка, разглядывает внимательно, а потом выкидывает обратно, решив, что это не то, что он ищет. Как только Риан делает паузу, я непроизвольно перевожу взгляд, и неожиданно заостряю его на его тонких длинных пальцах, заплетающих узлы на попавшемся под руку шнуре от снаряжения. Я смотрю на них, затаив дыхание, слежу за его руками: восьмерка, булинь, якорный - он в точности повторяет движения Финника в привычной ему последовательности, даже не глядя на веревку и получившиеся фигуры, и точно так же легко их распутывает. Когда он вновь заговаривает, я вздрагиваю и поднимаю на него взгляд, уже не так уж боясь смотреть на его лицо, пока удивление преобладает над болью. Неужели он настолько был увлечен Финником, что изучил даже эту его привычку? Одэйр почти не расставался с тонкой веревкой, носил ее всегда с собой, и использовал довольно часто, чтобы занять руки.

Голова идет кругом. Я пытаюсь совладать с собой, вслушиваясь в его слова сквозь настырное жужжание собственных мыслей. Поначалу мне даже показалось, что он готов пойти мне навстречу, что понимает, как выглядит это со стороны, может быть, даже, что я чувствую. Но, увы, все мои надежды идут прахом, оставляя меня в недоумении. На мою вполне вменяемую просьбу отвечают так, как и свойственно капитолийцам - с одолжением власть имущего. Если у тебя есть какой-то рычаг давления на человека, почему бы хотя бы не попробовать на него надавить? Он поясняет свои мотивы, но мне они убедительными не кажутся. "Моя жена детей терпеть не может, и мне редко удаётся с ними поиграть" звучит как "Мама не разрешает завести щенка, можно поиграть с вашей собакой?". И я едва нахожусь, что ответить от негодования. Я была трибутом и видела, как капитолийцы относятся к детям из дистриктов. Они с упоением и восторгом наблюдали за тем, как их убивали и мучили в режиме онлайн, они обещали спонсорскую помощь взамен на услуги интимного характера, вне зависимости, сколько лет было жертвам жатвы - семнадцать или двенадцать. Те же, кто не был заинтересован в подобных связях, в большинстве своем, не видели в этом ничего противоестественного. Они считали нас людьми второго сорта, о который можно вытирать ноги, и хотя со времен смены власти прошло три года, едва ли в столице что-то изменилось. Даже если переложить загнившее яблоко с солнцепека в холодильник, свежим оно не станет. Этот человек едва ли сможет отрицать, что Голодные Игры были ему интересны - только не с этим лицом. Доверить собственного сына незнакомцу, учитывая все то, что мне доводилось видеть в Капитолии за свою жизнь? Нет, такому точно не бывать.

- Хорошего отдыха, Риан, - произношу я, стараясь сохранять спокойный отстраненный тон, но не уверена, что голос не дрогнул, и поднимаюсь с места. Я не хочу развивать тему, продолжать разговор или хотя бы находиться тут еще сколько-нибудь. Не стоило вообще с ним заговаривать. Подобрав с песка обувь свою и Флейна за ремешки, я ухожу, не оглядываясь. Приблизившись к сыну, стараюсь унять эмоции, сажусь рядом с ним, и мальчик с грустью в глазах показывает мне свои находки. Кажется, он слишком серьезно отнесся к своему заданию. Я беру с маленькой ладошки одну из ракушек и разглядываю ее в лучах заходящего солнца. Показываю Флейну крошеные крапинки, придающие поверхности необычный окрас. Ребенок улыбается и принимается разглядывать остальные найденные ракушки и находить на них что-то необычное. Его задорный смех заставляет и меня улыбнуться.

- Пойдем пить какао? - спрашиваю я, и мальчик оглядывается на Риана и указывает на него пальцем, словно спрашивая, пойдет ли он с нами. - Нет, дядя занят, у него еще много дел. Идем. - Сын отдает мне ракушки, которые я складываю в карман пляжного платья, и берет меня за руку. Он не капризничает, но то и дело оглядывается назад, а мне теперь просто хочется пережить эти пару недель, что этот человек будет жить в доме напротив.

Отредактировано Annie Cresta (2017-11-03 23:08:40)

Осадок после разговора с Рианом остается неприятным, и меня мучает саднящее ощущение, что я была по отношению к нему слишком жесткой. Я сама всегда была против того, чтобы обобщать всех капитолийцев, вспомнить хотя бы Уиллфорда, который так же родился и вырос в этой среде, а так же Цинну и Плутарха. Я совсем не знаю этого человека,  и выводы в его адрес могли быть поспешными, но я утешаю себя мыслью, что, как мать, я не могла поступить иначе. Вне зависимости от того, несет он реальную опасность для моего ребенка или нет, я не считаю правильным пытаться это проверить. Флейну не хватает папы, и, возможно я сама в этом виновата. Я очень многое делаю для того, чтобы ребенок знал, кто его отец, каким замечательным человеком он был, как хотел сына и как бы им гордился. В идее революции для Одэйра это было пожалуй главным стимулом - мы сможем не только пожениться, но и создать полноценную семью, с детьми, которым не придется бояться жатвы. У него получилось привести к этой мечте меня, но так и не удалось добраться самому.

Дома нас встречает взволнованная Триша. Девушка быстро жестами объясняет, что выключила духовку,  и только после этого я вспоминаю, что сегодня какао откладывается еще на пару часов. День Дистрикта праздновался всегда, сколько я себя помню, но только после Революции праздник обрел особый размах. Была б моя воля, я бы вообще не ходила туда, но отец настойчиво просит организаторов включить меня в какой-нибудь незамысловатый конкурс, чтобы я только там появилась. И, несмотря на то, что в этом году он даже не сможет присутствовать там, отказаться я не могу. На этот раз конкурс мне достался кулинарный, и я решила не выдумывать ничего нового и испечь мамин фирменный вишневый пирог, но совсем про него забыла, задержавшись на пляже. Благо, Триша позаботилась о том, чтобы моя конкурсная работа не сгорела.

- Я совсем не хочу туда идти, может, сходишь без меня? - спрашиваю я у девушки, но та лишь упрямо качает головой, жестами сообщая, что это не займет много времени. А еще, что погладила мое платье. Она очень многое делает по дому, за что мне немного стыдно. Я постоянно напоминаю ей, что она не прислуга, на что Триша согласно кивает, мягко улыбаясь одними губами. Не привыкшие к безгласым, жители Дистрикта очень тепло приняли Тришу, как и некоторых бывших слуг Капитолия, вернувшихся домой после революции. Девушку не обижают, не ущемляют в правах, и даже мысли ни у кого не возникает, что к ней можно обращаться не как к равной.

Глубоко вздохнув, я переодеваюсь, пока подруга одевает Флейна в нарядный костюмчик, который прислал нам Уиллфорд. Она права, это ненадолго, и я в этом конкурсе скорее для массовки. Достаю из духовки пирог и упаковываю его в фольгу, чтобы донести теплым. Когда все сборы окончены, мы втроем выдвигаемся в путь. Благо, праздник проводится недалеко - на побережье недалеко от пляжа, и уже с той стороны слышится музыка.

- Подождите меня тут, хорошо? - обращаюсь я к Трише и Флейну, которым, похоже, не до меня. Мальчик затеял игру в прятки, бегая вокруг девушки и прячась в складках ее длинной юбки. Восприняв это как знак согласия, я направляюсь вдоль импровизированных павильонов к тому, где должен будет проводиться тот самый конкурс кулинарных изысков.

- Я уж думала ты не придешь, - взволнованно встречает меня Глория, полненькая девушка со светлыми волосами, заплетенными в две косы, принимающая у меня пирог для конкурса. Мы учились в одной школе, но не общались, когда были детьми. Праздничную суету она просто обожает, всегда вызываясь волонтером в максимальное количество конкурсов. Впрочем, у нее явный талант к организации, и она всегда выполняет свою работу на совесть.

- Не могла же я тебя подвести, - улыбаюсь ей. - Мне обязательно оставаться до конца конкурса? - решаюсь я поинтересоваться, хоть и прекрасно знаю ответ. Глория слишком ответственная, чтобы исключать возможность моей победы, даже будь у меня самое простое и заведомо проигрышное блюдо. И ее красноречивый взгляд говорит сам за себя. Хорошо, во сколько начнется наш конкурс? Я хотела бы уложить сына спать. Если он будет поздно, лучше я сделаю это сейчас, а потом вернусь, - спрашиваю осторожно, но девушка и не думает на меня злиться, согласно кивнув, что вопрос обоснован.

- Да нет, он скоро, сразу после рукопашной борьбы - это примерно через полчаса, - простодушно улыбается она. - Через два павильона налево продают сахарную вату, и Марк  тут где-то должен раздавать шарики, - сияет она, и я не могу не ответить ей улыбкой. Благодарю Глорию за советы и выхожу из павильона, намереваясь вернуться туда только через полчаса, а пока мы с Флейном можем поискать, где раздают шарики и, может, попробуем сахарную вату.

Но вернувшись к назначенному месту, я не нахожу ни своего сына, ни Тришу. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, ничего ли не перепутала. Безгласая находится сама, выглядит она очень испуганно, и спешит объяснить мне жестами, что Флейн убежал в толпу, а она не смогла его догнать. Девушка сокрушается, смотрит на меня виновато, но я ее не виню - окликнуть его она не может, попросить кого-то о помощи тоже - никто не знает тут язык жестов. Успокоив девушку, которая чуть не плачет, я пробираюсь сквозь толпу, и замечаю картину, которая кажется мне весьма предсказуемой. Снова Риан беседует с моим сыном, только на этот раз мальчик не подпрыгивает от радости, не смеется и не размахивает руками, как обычно, когда увлечен рассказом. Я подхожу совсем близко, и Риан встает передо мной в полный рост. Его взгляд словно пронзает меня насквозь, слишком знакомый и узнаваемый - в нем читается какой-то детский протест, такое бывало, когда Финн шел мне на уступки против своих же интересов, и смотрел на меня так, ожидая, что я передумаю. Обычно эта проблема решалась моей радостной и благодарной улыбкой и ласковыми поцелуями  - Одэйр сдавался и соглашался с моими редкими капризами. Крепко обняв и уткнувшись носом в мою шею, бурчал, что я веревки из него вью, но на попятный уже не шел. Эти ассоциации сбивают меня с толку, и я даже не успеваю ничего спросить, когда слышу холодное пожелание. Обращение хлесткое как пощечина - попытка заставить меня почувствовать себя так же, как он после моих слов пару часов назад? Я ничего не отвечаю, и он проходит мимо, не проронив больше ни слова.

- Что случилось? Что дядя сказал? - спрашиваю я, опустившись рядом с сыном и руками вытирая слезы с его покрасневших от соленой влаги щёчек. Всхлипывая, мальчик рассказывает о состоявшемся разговоре. Я не очень понимаю часть про принцев и пиратов, но целую лицо сына, собирая губами скатывающиеся по нему капли. - Я тоже скучаю по папе, милый, - я прижимаю его к себе, чувствуя, как Флейн обнимает меня за шею. - Этот дядя, Риан, очень похож, но это не он, - я глажу сына по спине, и всхлипы слышатся все реже.

- Он хороший, - отзывается ребенок. - И еще веселый и добрый, - добавляет, вспоминая качества, которые покорили его в незнакомце. - И ты ему нравишься, - заключает бесхитростно, и я непроизвольно хмурюсь, чего Флейн увидеть не может. - Он сказал, что ты замечательная, - поясняет он, и все встает на свои места. Несмотря на ситуацию, произошедшую на пляже, Риан все же поговорил с мальчиком, при этом не предприняв попытки дискредитировать меня в его глазах. И этот взгляд. Финник поступал точно так же - делал в точности, как я просила, не назло, а напротив, со всей ответственностью, только после такого безупречного поступка считая, что имеет право на протестующий взгляд. От этой мысли мурашки по коже. Словно я вновь и вновь пытаюсь отыскать в Риане Финника точно так же, как Флейн находит в нем папу.

- Хочешь сахарной ваты? - перевожу я тему, отстранившись, чтобы посмотреть на сына. Шмыгнув носом, он кивает и улыбается, радуясь предложенному лакомству. Вернувшись к стоящей неподалеку Трише, мы вместе планируем оптимальный маршрут на ближайшие полчаса и следуем ему, более не вспоминая про Риана.


- Ты в порядке? - слышу голос рядом с собой, когда уже подхожу к павильону с конкурсом выпечки. Оглядываюсь на высокого плечистого мужчину, тут же узнавая в нем Ханга, друга Финника по Школе Профи. Его вопрос удивляет меня как минимум потому, что он даже на улице со мной не здоровается, не то что бы интересоваться моим самочувствием. Заметно напрягшись, в ответ я лишь киваю, глядя на него с недоверием. - Энни, скажи, ты уверена, что Финн... - он запинается, то ли сам страшась этой мысли, то ли боясь задеть меня лишним упоминанием. Но я не облегчаю ему жизнь, внимательно глядя в его лицо. Кажется, он вообще за все время впервые говорит со мной напрямую. - Что он погиб?

- Хочешь принести цветы на могилу? - отвечаю дрогнувшим голосом. Если он решил надо мной поиздеваться, то выбрал неподходящее время. Но, к своему удивлению, я замечаю, что он выглядит не только серьезным, но и каким-то растерянным. Вряд ли кто-то станет шутить с таким лицом. Впрочем, мужчина игнорирует вопрос и продолжает говорить, словно его не слышал.

- Идиотизм какой-то, - бурчит он, словно и вовсе не ко мне обращается, а беседует с пустотой. - Сейчас я дрался с этим, клоуном из рекламы, который операцию себе сделал и ходит теперь с рожей Одэйра, - Ханг не особо стесняется в выражениях, но от этого мне даже как-то легче, чем от того осторожного сочувствующего тона, с которого он начал. - И мне в какой-то момент показалось, будто призрака увидел, понимаешь? Он уложил меня тем же приемом, что и Финн на соревновании в Школе, как будто знал, что на этом приеме я не успеваю поставить блок слева при мгновенном выпаде, - он переводит на меня полный ужаса взгляд и, наверное, встречает точно такой же.

- Энни, вот ты где! - голос Глории заставляет вздрогнуть не только меня, но и стоящего рядом со мной Ханга. Дегустация уже началась, иди сюда! - словно поняв, что из оцепенения меня так сразу не вывести, блондинка хватает меня за запястье.

- Прости, мне надо идти, потом поговорим, - машинально отвечаю я Хангу, и тот лишь кивает. Вряд ли мы действительно еще поговорим. Вряд ли вообще он кому-либо признается, что этот разговор состоялся, даже самому себе, но сейчас он кивает, провожая меня взглядом. Никогда не видела его таким. Он всегда казался мне надменным и неприятным типом, а еще я была уверена, что он меня терпеть не мог, и уж наверняка, как и многие, считал, что я далеко не самая подходящая партия для Финника. Возможно, я себя недооценила. Вновь очнуться меня заставляет звук собственного имени.

- Энни, он выбрал твой пирог, иди, - шипит на меня Глория, пока ведущий конкурса что-то щебечет. Я не понимаю, кто что выиграл и зачем мне куда-то идти. - Ты должна потанцевать с ним, - продолжает бегло объяснять мне девушка, видя, что я совсем не понимаю, о чем речь.  Она быстро растолковывает мне условия, о которых почему-то забыла рассказать заранее, и я бросаю взгляд в сторону победителя, уплетающего мой пирог.

- Это обязательно? Я могу отказаться? - спрашиваю я так же тихо, но Глория лишь подталкивает меня в спину, и мне приходится идти вперед. Я пытаюсь выкинуть из головы все ассоциации, навеянные в течение дня. Слышу, как толпа хихикает, кто-то что-то выкрикивает, но, когда я подхожу к Риану, то читаю в его глазах искреннее удивление. Он ведь не мог знать, чей это пирог, верно? Вполне вероятно, что моя выпечка пришлась ему по вкусу совершенно случайно. "Нет на свете вкуснее лакомства, чем вишневый пирог миссис Креста!" - звучит в голове шутливый голос Финника, еще мальчишеский, не сломавшийся. И я прикрываю глаза, тряхнув волосами, словно пытаясь согнать навязчивые образы.

Несколько секунд мы стоим и просто смотрим друг на друга, музыка еще звучит, и на язык просится фраза "Вы можете отказаться от приза", но Риан протягивает руку в пригласительном жесте, и предложение теряет актуальность. Я вкладываю пальцы в его теплую ладонь и следую за ним на расчищенное для танцев место. Положив другую руку ему на плечо, я опускаю взгляд вниз, чтобы не смотреть на него и не видеть, что кто-то еще на нас смотрит. Никогда не любила повышенное к себе внимание, и сейчас чувствую себя еще более некомфортно, чем на капитолийских сборищах.

Отредактировано Annie Cresta (2017-11-06 02:55:09)

Чувствую себя немного не в своей тарелке, но утешаю себя мыслью, что это всего лишь танец, и продлится он не больше пяти минут, а потом я смогу сбежать отсюда, и снова спрячусь в своей "раковине", как говорит Джоанна, до следующего года, когда папа вновь решит, что я обязательно должна развеяться. Риан обнимает меня так же несмело, как и я касаюсь его, и кажется, что из этой затеи не выйдет ничего путного. Когда я танцевала в последний раз? На собственной свадьбе? Больше трех лет назад? Думаю, завсегдатай светских тусовок должен знать о танцах куда больше, чем замкнутая девушка из Дистрикта.

Я слышу, как кто-то начинает смеяться, и вдруг понимаю сначала интуитивно, что моего партнера это задело, потом в подтверждение моих мыслей капитолиец шепчет мне на ухо, чтобы я перестала бояться, приправляя фразой, которую любил употреблять Финник, используя в речи почему-то именно четверг, вне зависимости от текущего дня недели. Потом прижимает меня к себе крепче, что заставляет меня встрепенуться и поднять на него взгляд. После чего танец становится более насыщенным и динамичным. Мужчина уверенно ведет, и я словно кукла на шарнирах в его руках, двигаюсь в такт музыке  и его движениям. При каждом новом па мне кажется, что я двигаюсь как-то неуклюже, и вот-вот упаду, запутавшись в собственных ногах, но Риан не позволяет мне этого сделать, вовремя подхватывая и поддерживая. К своему стыду, я ловлю себя на мысли, что вхожу во вкус. Движения становятся свободнее и естественнее.

Неожиданно Риан замедляется в танце и, схватившись за голову, делает несколько шагов назад, пока не упирается спиной в опору шатра. Он что-то говорит, но мне неслышно из-за музыки. Немного замешкавшись, я не успеваю подойти к нему, так как Глория тут же занимает все пространство перед ним. Я встаю рядом с ней, ощущая, как на нас уставились все, кому не лень. Моего локтя кто-то касается. Обернувшись, я вижу Тришу, которая спрашивает, все ли со мной хорошо. Флейн стоит рядом и тянет руки то ко мне, то к Трише, просит взять его на руки, чтобы разглядеть, что там происходит.

- Возьми его, - говорю тихо подруге, пробираясь мимо Глории к Риану. Тот говорит, что у него тепловой удар, но, судя по тому, как кровь отлила от лица, совсем на то не похоже. Я касаюсь тыльной стороной ладони его лба - даже на контрасте с моими ледяными руками, лоб кажется холодным. - Температуры вроде нет, - бормочу я. Глория принимается с энтузиазмом обмахивать Риана каким-то журналом. Заметив на ее запястье часы, перехватываю руку девушки, а другой рукой нащупываю пульс на запястье мужчины. Пятнадцати секунд достаточно, чтобы сосчитать удары. - Пульс учащенный, но это еще ни о чем не говорит. Принеси воды, - последняя фраза обращена к Глории. Исполнительная блондинка не задает лишних вопросов и тут же  следует поручению. - Посмотрите на меня. Голова кружится? Тошнит? Белые пятна перед глазами есть?

- Ну что? Тепловой удар? - громко спрашивает блондинка, вручая мне стаканчик с водой, который я тут же протягиваю мужчине. Все вокруг о чем-то перешептываются, и я не рискую сказать, что еще мне показались странными расширенные зрачки. Это может быть что угодно, но местная публика выводы сделает однозначные.

- Не похоже, но я бы померила давление и температуру, - отвечаю девушке, которая смотрит на меня с такой серьезностью, будто я сообщаю ей, что пациент неизлечимо болен. - Без приборов сложно сказать, - пожимаю плечами и обращаюсь уже к Риану. - Встать сможете?  - спрашиваю я и, получив положительный ответ, протягиваю ему руку для опоры, в то время как Глория разгоняет толпу зевак и напоминает про другие конкурсы. - Идем со мной.  Если закружится голова, говорите, хорошо? - обращаюсь я к нему. Впрочем, едва ли он сознается в собственной слабости пока это не станет очевидным. "Финник всегда так делал".

Триша и Флейн идут впереди, я иду рядом с Рианом, которому, похоже, и впрямь лучше. Во всяком случае, ступает он твердо, не заваливаясь. В темноте я не вижу цвет его лица, так ли он бледен или уже появился румянец. Надо же, пока он был едва ли не без сознания, я совсем забыла о том, кто он, как выглядит и почему. Забыла и о закравшихся в душу подозрениях, опасениях, о жутковатом разговоре с Хангом. Я видела в нем человека, которому нужна помощь, и мне оказалось этого достаточно, чтобы абстрагироваться и действовать.

Когда мы заходим в дом, Триша сразу уходит купать Флейна и укладывать спать. Ребенок пытается упираться, но после сдается, целует меня в щеку, машет Риану на прощание и уходит за безгласой девушкой. Я провожаю Риана на кухню и приглашаю сесть на стул, пока достаю термометр и тонометр. Первый протягиваю ему и прошу поместить подмышку.

- С вами раньше такое случалось? - спрашиваю, глядя на градусник и убеждаясь, что это не тепловой удар - температура в в норме. Пока одеваю на его руку рукав тонометра, наблюдаю  краем глаза, как Сахарок с любопытством обнюхивает ноги гостя. Я уже готова прогнать кота, который в последнее время  не отличается дружелюбием, и первое время шипел даже на Тришу. Но к Риану он агрессии не проявляет. Напротив, завершив ритуал обнюхивания, пушистый белоснежный комок запрыгивает аккурат на колени мужчины и устраивается там самым хозяйским образом. - Надо же, обычно он не очень гостеприимен, - улыбаюсь одними губами, глядя, как кот прикрывает пушистым хвостом бессовестный розовый носик. - Его зовут Сахарок. Кажется, ты ему нравишься, - я перевожу взгляд на тонометр, сама не заметив, как перешла на "ты", даже не спросив согласия. - Сто двадцать на семьдесят пять, - оглашаю я. - В среднем в пределах нормы, если нет врожденных отклонений. Какое обычно давление? - интересуюсь, снимая рукав. Похоже, от былого недуга не осталось и следа, но едва ли на пляже он симулировал, значит, что-то да было. - Спасибо, - произношу негромко то, что должна была сказать еще раньше. - Что поговорили с ним, несмотря на мое поведение днем, - поясняю предмет своей благодарности. Не уверена, что ему это надо, более того, не могу быть уверена так же в том, что он на меня уже не злится.

Отредактировано Annie Cresta (2017-11-08 08:39:08)

Я не задумываюсь о том, как произошедшее на празднике выглядело со стороны, что скажут или подумают обо мне другие - все равно, я мало с кем общаюсь, поэтому мнение малознакомых людей давно не имеет для меня значения. Но что обо всем этом сказали бы те, кто мне дорог? Джоанна, Пит или Уиллфорд. Увидели бы они то, что вижу я, резали бы им слух все фразы, спонтанно брошенные этим мужчиной? Его взгляды, мимика, жесты? Все такое мимолетное, но болезненно знакомое. Будь он типичным поклонником, каких я видела бесчисленное множество, о каких с презрением и отвращением в голосе рассказывал мне Финник, то едва ли я вообще решилась с ним контактировать. Ведь я могла этого избежать. Сразу после танца я могла просто уйти, могла позвонить Глендауэру или вовсе попросить Глорию вызвать врача, а то и она сама бы догадалась. Но я сама против своей воли тянусь к нему, вновь и вновь пытаясь уловить искорку чего-то родного, такого нужного и важного. И, к своему ужасу, ловлю эти искры одну за другой. Да еще Ханг к тому же... "будто призрака увидел, понимаешь?". Понимаю и еще как. А еще понимаю, что все ближе подпускаю этого призрака к себе и, что самое опасное, к своей семье.

Я утешаю себя мыслью, что просто оказываю помощь человеку, который в ней нуждается, а Триша увела Флейна и вот-вот уложит его спать. У мальчика был длинный и насыщенный день, а еще его очень забавляет, как подруга рассказывает сказки с помощью театра теней. Ожившие на стене в свете направленной на нее настольной лампы фигуры не нуждаются в дополнительных объяснениях, мальчик сам придумывает им свое описание, а Триша не поправляет, принимая версию мальчика, говорит, что у него очень живое воображение, и один и тот же набор фигур он может сложить в несколько разных сказок.

На мой вопрос о том, случалось ли с ним что-то подобное ранее, мужчина отвечает уклончиво, заверив меня, что капитолийские врачи очень тщательно занимаются его здоровьем, и мне совершенно не о чем беспокоиться. Углубляться в тему медицинских показателей он явно не хочет - что ж, не могу же я помогать ему против его воли, поэтому согласно киваю. Кот его занимает явно больше, чем вопросы собственного здоровья. Приглаживая пушистую шерстку зверя, он с гордостью сообщает, что нравится как животным, так и людям - что тут скажешь, с самооценкой у него явно проблем нет. Впрочем, эта черта присуща многим капитолийцам, особенно тем, кто хорошо при деньгах - уж они считают себя едва ли не богами, которым впору алтарь возводить для всеобщего поклонения.

Разговор о Флейне и моя благодарность вновь возвращают его лицу ту мрачность, с которой он пожелал мне хорошего вечера на празднике. Он все еще считает, что сделал мне большое одолжение, и я опускаю взгляд, пытаясь совладать с собой. Его рука все еще лежит на столе локтем вниз, и я увлеченно разглядываю линии на его ладони, в какой-то момент и вовсе переставая слышать, что он говорит. Судя по тону, что-то язвительное, но какая разница, если я вижу то, что вижу? Линия жизни как будто заканчивается в районе ладьевидной кости, но на запястье можно уловить короткую линию, словно продолжавшую ту, надорванную. Финн показывал мне на своем примере, как ловко обманул начертанную ему судьбой на ладони короткую жизнь. Некая старуха предсказала, что он умрет молодым, но  тот факт, что Одэйр выжил на Голодных Играх, заставил его поверить, что он сумел обмануть смерть один раз, а значит, сумеет и еще не единожды. Тогда я, улыбнувшись, сказала, что не верю в хиромантию, потому что это ненаучно и вообще пища для шарлатанов. Я и сейчас не верю. Разве что, непроизвольно закрадывается в голову мысль, что Риан - не результат пластической операции, а чудо генной инженерии, точный клон человека, не только обладающего тем же лицом и голосом, но и линиями на ладонях. Я сама не отдаю себе отчет, как прочерчиваю линию жизни на руке гостя, и, вдруг опомнившись, одергиваю руку и поднимаю на него растерянный взгляд.

- Простите, что? - я пытаюсь вспомнить последние фразы, которые уловил мой слух, что-то про моего мужа и его права в выборе знакомых - должно быть, что-то неприятное, что могло бы меня задеть. Когда Финник на меня дулся в детстве, он всегда таким тоном пытался меня поддеть, словно хотел заставить меня почувствовать, как ему обидно или неприятно, таким жестоким образом добиться понимания. Мне это не нравилось, и мы ссорились, но потом всегда находили способ мириться. С возрастом Одэйр стал подавлять эту привычку в себе, после моих Игр и вовсе словно забыв про нее. Но гость не повторяет последней фразы, переключаясь на фотографии и кивая в сторону снимков с изображениями Финника и Флейна. Первое фото было сделано почти восемь лет назад, тогда я только переехала в этот дом и, когда мы разбирали вещи, я нашла мамин фотоаппарат. Финн первый попал в объектив. Скрестив ноги в позе йога, он держит в руках какую-то мамину книгу, только что извлеченную из одной из коробок, и широко улыбается, в уголках его глаз виднеются мелкие морщинки, а сами глаза сияют. Мэгз говорила, что на этом снимке он необыкновенно красив, хотя сама никогда не была фанатом его внешности, но я поняла, о чем она говорила - на этом фото его улыбка искренняя, эмоции естественные, и он выглядит счастливым, в отличие от постановочных фото в модных капитолийских журналах. Фото Флейна висит рядом, на нем мальчик на пляже в съехавшей набок панамке плескается на мелководье  и тоже улыбается и выглядит счастливым. - Все так говорят, - грустно улыбаюсь я, глядя на снимки. Разумеется, я и сама это прекрасно знаю. Вопрос о доме напротив меня удивляет - обычно все капитолийские поклонники Финника просто в восторге от его жилища, и никто не задавался подобными вопросами. Впрочем, если Риан и фанат Финника Одэйра, то, судя по лицу, весьма непростой. - Финн редко бывал в Дистрикте, а когда приезжал, предпочитал проводить время здесь, - спокойно поясняю я, пожав плечами. - А если хотел побыть наедине с собой, то на яхте. Он не любил тот дом, - признаюсь я честно, возможно, в тайне надеясь, что он, разочаровавшись в скучной истории своего временного пристанища, решит уехать пораньше.

Услышав шум наверху, Сахарок сначала поднимает голову, встревоженно прислушиваясь, а потом спрыгивает с колен Риана и бежит в сторону лестницы, ведущей на второй этаж дома. Спустя несколько секунд до нас доносится смех Триши и звонкий голос мальчика, направляющихся из ванной в детскую.

- Он убежал укладывать Флейна, - улыбаюсь, глядя вслед коту, шустро перебирающему лапами по ступенькам. - Когда мы стали приучать Флейна спать в своей кроватке, он боялся темноты и часто просыпался и прибегал ко мне. А потом к нему стал приходить спать Сахарок, и он перестал бояться, - зачем-то рассказываю мужчине, не глядя на него. Наверное, мне просто хочется кому-то об этом рассказать. Нет, не кому-то, конечно, я хотела бы рассказать об этом Финнику, ему бы было интересно, он бы похвалил кота за столь достойное и мужественное поведение. - Праздник будет идти едва ли не до самого утра, если правда хорошо себя чувствуете, можете вернуться и продолжить веселиться. - В общем-то, все, что собиралась, я выполнила, и задерживать его здесь было бы по меньше мере странным даже для меня самой.

Отредактировано Annie Cresta (2017-11-12 12:07:08)

Вечер, проведенный с Рианом, отказывается освободить мои мысли. Слишком уж противоречиво было его поведение в разные моменты. Иногда он в точности копировал привычки Финника, а иногда – напротив, вел себя так, словно ничего  общего с этим человеком не имеет, кроме лица. Его уверенные шаги в танце, объятия и прикосновения очень живо напомнили мне мой последний вечер перед Голодными Играми. Мое неумение танцевать ничуть его не смущало, он вел так уверенно, что даже такая неуклюжая партнерша как я, могла показаться со стороны вполне грациозной. Самым пугающим было то, что мне понравилось с ним танцевать, мне были приятны его прикосновения, его голос над самым ухом – вероятно, потому что принадлежали не совсем ему, а тому, по чьим рукам и голосу я так истосковалась. А потом этот загадочный приступ и попытки списать его на тепловой удар или акклиматизацию. Второе, впрочем, проверить сложнее, так как симптоматика очень размытая. Но так как от меня он ушел вполне здоровым, я решила, что беспокоиться не о чем.

Тем более, забот и без того хватает. После ухода гостя ночью у Флейна поднялась температура, а на шее и лице начали появляться водянистые оспинки. Благо, и я, и Триша переболели ветрянкой в детстве, так что, вероятность рецидива крайне мала. Мне было года четыре, и как раз после моего выздоровления мама испекла пирог, и мы пошли в гости к соседям, с которыми до этого толком и не общались. По правде говоря, я плохо помню тот день, но Финн любил его вспоминать. Он часто делал задумчивый вид, пытаясь вспомнить точную дату нашего знакомства, и каждый раз поздравлял с очередной годовщиной в разные числа. И мне в целом не важно было, будь то середина июля или конец мая, главное, что эта встреча произошла.

Так как с ветряной оспой мне дела иметь не случалось, пришлось перерыть кучу маминых учебников и тетрадей, густо исписанных аккуратным убористым почерком. Найти удалось немало, но большая часть информации сводилась к тому, что надо просто ждать, предпринимая некоторые профилактические действия и соблюдая определенные правила. Смотреть, как ребенок страдает от головных болей и зудящей сыпи по всему телу, как отказывается есть и плачет, когда особенно плохо, просто невыносимо. Поэтому в какой-то момент пришлось обратиться к Глендауэру, который заверил меня, что Капитолийские врачи нашли способ ускорить выздоровление и облегчить состояние пациента, впрочем, проблема никуда не делась - лекарств пришлось ждать, и все это время пытаться справиться с болезнью своими силами и знаниями.

Со всеми этими хлопотами я вспоминала о Риане только перед сном, когда удавалось сбить температуру Флейну и уложить его. Так же я думала о том, что опять так и не созвонилась с Джоанной, хотя на автоответчике за последние несколько дней подруга оставила уже два сообщения. Соседа за все это время я не видела ни разу, на рынок за продуктами, полить цветы в саду и выбросить мусор выходила Триша, впрочем, как и наводить порядок в доме напротив. Я предлагала ей подменить ее в уборке дома, возможно, в глубине души надеясь увидеть его, чтобы просто убедиться, что с ним все в порядке, но девушка отмахнулась от меня, напомнив наш уговор, что уход за жилищем при следующем постояльце целиком и полностью на мне.

Этим утром Флейн впервые за все дни проснулся без температуры и даже плотно позавтракал. Пару язв на  плече и животе он все-таки расчесал, но средства, которые принес Глендауэр, сняли зуд, и оспины начали понемногу подсыхать. Триша, быстро проглотив свой завтрак, поспешила на уборку, но вернулась раньше, чем я ожидала. Вбежав в кухню, где я уже мою посуду после того, как уложила Флейна в кровать,  безгласая начинает активно жестикулировать, словно иностранец, который переволновавшись, начинает быстро тараторить на своем языке, раздражаясь, что его не понимают. В конечном итоге, девушка просто просит меня пойти с ней. Выключив воду и схватив полотенце, вытираю руки на ходу. Я не задаю никаких вопросов, слишком уж обеспокоенный у нее взгляд. Когда мы подходим к дому Финника, неприятное волнение настигает и меня. Что-то случилось? Очередной приступ? Девушка приводит меня в комнату, где мужчина кидает свои вещи в сумку. Он даже не оборачивается, возможно, и не услышал, как мы вошли. Я не понимаю, в чем паника. Он уезжает раньше времени? Что ж, такое бывает, изнеженные капитолийцы спешат сбежать отсюда, едва столкнувшись с солнечными ожогами, которых никогда не получали в соляриях. Он еще долго продержался.

Я уже хочу развернуться и уйти, чтобы он не успел меня заметить, Триша, взяв себя в руки, пытается объяснить мне, что у нашего гостя температура. Взглянув на него еще раз, уже замечаю, что двигается он немного заторможено, то и дело останавливаясь, чтоб побороть головокружение.

- Риан, - обращаюсь я, чувствуя себя немного неловко за визит без приглашения. Когда я подхожу ближе, то вижу на его лице свежий фиолетовый синяк. - Кто тебя так? - спрашиваю, отбросив церемонии, и понимая, что ответом будет в лучшем случае "ударился об дверь". - Присядь, пожалуйста,-прошу я, касаясь его плеча и помогая сесть на кровать. Мужчина подчиняется, бормоча что-то про поезд и пересчет, я дотрагиваюсь ладонью до его лба - и правда горячий, но, чтобы убедиться, едва ощутимо касаюсь губами. - Триша права, температура высокая, - бормочу я, выпрямившись. Думаю, как бы повести себя - попросить его остаться или проводить до вокзала, чтобы в Капитолии о не позаботились более компетентные специалисты с гораздо более эффективными лекарствами, пока не натыкаюсь взглядом на маленький красный прыщик на шее.  Отодвинув ворот рубашки, замечаю еще несколько пятнышек на ключице. - Ты болел ветрянкой в детстве? - спрашиваю, глядя на него. Похоже, во время праздника Флейн его заразил. Конечно, бывают случаи, что эта болезнь приходит к одному человеку дважды, если не чаще, но это скорее редкое исключение, чем правило, а Риан выглядит вполне крепким мужчиной с хорошей иммунной системой.  Так или иначе, болезнь очень опасна, особенно во взрослом возрасте. - Тебе не стоит никуда ехать в таком состоянии, - говорю я, хоть и не уверена, что он меня вообще слушает. -  Сможешь идти? - спрашиваю, протягивая ему руку для опоры, как тогда, на пляже. Поняв, что вопрос звучит странно, спешу исправиться, -В смысле, я отведу тебя к себе, у меня есть лекарства и все необходимое, - я сама не уверена, что этот аргумент единственный. Возможно, мне просто хочется поскорее уйти из этого дома, где Финн бывал только тогда, когда ему становилось особенно плохо. Невольно задаюсь вопросом, а болел ли Финник ветрянкой?

Отредактировано Annie Cresta (2017-11-16 12:54:28)

Вопреки моим ожиданиям, мужчина не пытается выкрутиться, придумать оправдание своим синякам. Помнится, Финн исхитрялся на всевозможные выдумки вплоть до самых неправдоподобных. Однажды он выдал, что погнался за курицей и не заметил забор - видимо, тогда мой вопрос застал его врасплох, потому что, если верить этой теории и изодранным костяшкам пальцев, "забор" определенно получил сдачи и вряд ли вновь осмелился бы встать на пути Одейра или курицы. Тогда мы были детьми, и я, хоть и понимала, что его истории - лишь выдумки, все равно делала вид, что им верю, а может, и впрямь старалась поверить, ведь он так интересно рассказывал. И смешно. Он всегда умел меня рассмешить. И чем больше времени я провожу с Рианом, тем чаще об этом вспоминаю. Наверное, поэтому чувствую некоторое облегчение, когда гость без каких-либо баек прямо отвечает, что подрался с кем-то из местных. И я даже кажется догадываюсь, с кем именно. Но, помимо всего прочего, еще сказывается болезнь, лечение которой нужно начинать незамедлительно.

Он снова сам ставит себе диагноз, но я не тороплюсь ничего объяснять, пока не уверена. К счастью, он послушно выполняет все, что я говорю - видимо, на сопротивление совсем не осталось сил. Мой голос кажется ему слишком громким, и я стараюсь сбавить тон, чтобы не причинять ему лишний дискомфорт. Бедняге и так крепко досталось - пожалуй, как никому из гостей Капитолия, приезжавших к нам на отдых после Революции. Он утверждает, что у него не может быть ветрянки, заверяя, что у него есть все прививки. Будь тут Финн, то точно не удержался бы от шутки про справку от ветеринара.

- Прививка не предотвращает эту болезнь, но может значительно ее облегчить, - удовлетворенно киваю я, в общем-то, не сомневаясь в правдивости его слов. Всех Победителей наравне с обеспеченными капитолийцами пытались защитить от всевозможных болячек, даже меня, хотя я и мало кого интересовала. В целом, новость хорошая, так как из учебников и записей матери я поняла, что с возрастом эта болезнь способна превратиться в настоящего монстра. Даже Глендауэр, побеседовав со светилами столичной медицины, сказал, что стопроцентной вакцины нет, и смог привезти лишь препараты, ускоряющие процесс лечения и облегчающие симптомы. И хотя Флейну они почти не понадобились, Риану вполне могут пригодиться.

Капитолиец не сразу задается вопросом, что я тут делаю, а когда эта мысль достигает его сознания, он, кажется, начинает говорить все, что приходит на ум. Я почти не слушаю его, улавливая лишь обрывки фраз, и уж тем более не спешу вступать в диалог. Какой смысл объяснять, что я не прихожу в этот дом не из-за самого дома, а из-за постояльца, сталкиваться с которым мне приходится и без того слишком часто. Даже с учетом всех обстоятельств, я не имею цели его задеть или обидеть, поэтому предпочитаю сделать вид, что и вовсе не заметила вопроса, пусть думает так, как ему удобно. На фоне всего, что он произносит, пока я пытаюсь сделать хотя бы поверхностный осмотр, просьба ущипнуть его звучит довольно внезапно. Растерявшись, я перевожу взгляд с него на Тришу, которая, пожав плечами без колебаний делает то, о чем он попросил. И с чего он решил, что его могут преследовать такие галлюцинации? Впрочем, этот вопрос достаточно быстро освобождает мои мысли, в конце концов, моему сыну и трех лет нет, а я оставила его дома совсем одного, если он проснется и не найдет меня или Тришу, может испугаться.

Стала бы я его уговаривать, если бы он не захотел меня слушаться? Пожалуй, нет. Я бы вызвала врача и оставила это дело профессионалам, к которым Риан вероятно привык, и которым наверняка доверяет, в отличие от девушки, которую еще совсем недавно все поголовно считали сумасшедшей. Но он соглашается сразу, отказавшись лишь от помощи в передвижении, как и в тот вечер, когда с ним случился этот загадочный приступ на пляже. Когда мы выходим из дома, я стараюсь не торопиться и приглядывать за мужчиной. Но как только слышу плач из открытых окон собственного дома, забываю обо всем и бегу к двери. Сама не понимаю, как трясущимися от волнения руками умудряюсь быстро найти нужный ключ на связке и открыть дверь. Флейн стоит прямо в прихожей, захлебываясь слезами и прижимая одной рукой к себе плюшевого мишку, подаренного Джоанной. Приехав первый раз после рождения Флейна, девушка вручила мне игрушку, сказав со смешком, что единственное, что ей пришло на ум привезти ребенку из леса - это медведя. Мальчику подарок пришелся по душе, и это один из неотъемлемых атрибутов его сна, как и Сахарок.

- Все хорошо, мама дома, - бормочу я, вытирая слезы мальчика, который, успокаиваясь, начинает рассказывать, что его напугало. Увидев вошедшего в дом гостя, ребенок тут же забывает о своих страхах и заметно оживляется. На этот раз мужчина, помня наш уговор, пресекает попытку мальчика назвать его папой. Пока мужчины беседуют, Триша спрашивает, нужна ли мне помощь, на что я неуверенно, но все же киваю. Да, пожалуйста, постели ему... - на секунду задумываюсь, прежде чем продолжить. - В моей спальне, там просторнее и воздуха больше, чем в гостевой, я лягу в детской. - Триша коротко кивает и спешит наверх, а Флейн тем временем торопится похвастаться подсохшими корочками от оспин на животе, удивительным образом сразу увидев в лице Риана друга по несчастью. - Флейн, не надо так делать, - говорю, поправляя маечку, но ребенок уже и думать о ней забыл. Следующая фраза сына заставляет меня резко обернуться в сторону гостя. Мальчик прав - у Риана действительно идет носом кровь. - Милый, поможешь Трише? - прошу ребенка, который тут же начинает хныкать.

- Папа, - смотрит на меня, едва не всхлипывая и указывая пальчиком на мужчину, сидящего рядом на полу. Мне некогда спорить и объяснять что-либо. Я понимаю, что данный симптом, если это он, может сильно осложнить и без того непростое лечение.

- Папа никуда не уходит, иди помоги Трише, мы скоро придем, хорошо? - Мальчик смотрит на меня, но потом недоверчиво кивает и все же бежит к лестнице взбираться на ступеньки. - Поднимайся, только осторожно, не резко, - говорю я, в то время как крупные бордовые капли с характерным звуком падают на пол. - Идем, нужно остановить кровь.

К счастью, мои опасения не оправдались. Когда кровь удалось остановить, я смогла понять, что просто лопнул сосуд. То ли из-за удара по голове или по носу, то ли от высокой температуры, жары, перенапряжения - причин может быть масса, но одно мне известно точно - ветрянка тут ни при чем.

- Выпей это, - я ставлю перед ним стакан с растворенным в воде жаропонижающим, которое привез мне из столицы Глендауэр. - Это снимет жар, и станет чуть полегче. У тебя нет аллергии на препараты или какие-то продукты? - спрашиваю, подходя к нему и прощупываю шею на предмет лимфоузлов, которые, в подтверждение диагнозу, немного увеличены. - Сейчас мы поднимемся наверх, обработаем оспины, которые уже появились на теле. Когда температура спадет, ты сможешь уснуть, - инструктирую мужчину, пока он пьет лекарство. - Идем,
думаю, Триша уже постелила.

То, что мужчина послушно выполняет все, что я говорю, уже не может не радовать. При всем недоверии к моим медицинским навыкам, он послушно следует инструкциям, несмотря на то, что кровь капает на одежду. Что еще примечательно, даже в таком состоянии он пытается шутить, что вновь приводит меня к противоречивым ассоциациям, которые я стремлюсь задвинуть подальше, выставив на первый план заботу о своем неожиданном пациенте, кем бы он ни был. И всё же, все мелочи и детали, формирующие столь точный облик Финника, имеют свой эффект, давая трещины в оборонительной стене, которую я старательно выстраивала между собой и капитолийцем. Я невольно улыбаюсь глупой шутке.

- Ничего забавного, - отвечаю я, удерживая обмотанный полотенцем пакет со льдом у его переносицы, пока его пальцы не сжимают уверенно компресс. Объяснять, что кровотечение из носа может быть довольно опасным симптомом я не стремлюсь, ещё напугаю его, кто знает. Среди капитолийцев полно ипохондриков.

Пока я исследую пятнышки на шее и спрашиваю, не чешутся ли они, мужчина взмахивает кистью,  похоже, норовя убрать мою руку, чтобы не трогала его, и задает вопрос, который не то что бы ставит меня в тупик, но заставляет на секунду застыть в задумчивости. Сколько раз я слышала его? Едва ли я смогу сосчитать. Очень многие спрашивали неоднократно, почему я помогала зверюшкам в детстве, а позже, людям, которые могли раньше говорить обо мне много плохого, а может, и после даже продолжали. И только один человек сумел сформулировать эту мою тягу максимально точно.

- Как сказал однажды Финник: потому что не могу иначе, - пожимаю я плечами. Такую записку Финн прислал мне во время Игр с лекарством, чтобы я смогла вылечить девушку-профи из другого Дистрикта. Сам  он на моем месте вряд ли так поступил бы, считая, что соперника, тем более, такого опасного, лучше устранить, но не смог бороться с моим упрямством, словно чувствуя, что так надо. Безумие, не правда ли? Пожалуй, уже тогда мне стоило догадаться о глубине его чувств. "Я просто знаю, что ты не можешь иначе. Ф.". Возможно, Мэгз была в ярости, скорее всего была. Фергас тоже не одобрил, хоть и не говорил об этом вслух. Но Финник поверил в меня, пошел навстречу моему чудачеству. Кто знает, как бы все вышло, если бы не этот его поступок, выжила бы я вообще. Но ценно было даже не это, ценно было всегда то, что он знал меня, действительно знал, понимал, слушал, даже когда казалось, что он только и ждет момента, когда я закончу говорить, чтобы снова вернуться к разговорам о нём. И никто не знал его таким, каким знала я, даже те, кто тоже был ему дорог, кого он называл друзьями.

Эти воспоминания тяжелым грузом ложатся мне на плечи. Я надеюсь, что Риан удовлетворится моим ответом и не станет расспрашивать подробнее, я не собираюсь ничего объяснять. Не потому что это какая-то тайна или мне не хочется, чтобы он об этом знал. Я не хочу снова позволить ему увидеть мои слёзы, мою боль, которая, кажется, никогда не утихнет, то и дело прорываясь из глубин сердца бесконечным потоком воспоминаний. Я перевожу тему и радуюсь, что он, пусть и после паузы, но все же ее подхватывает и даже развивает.

- Никто не любит врачей, - отвечаю я, улыбнувшись. - Даже сами врачи. - И всё же, подобное заявление с его стороны мне кажется весьма странным. Либо передо мной и впрямь настолько чокнутый фанатик, либо увлеченный мазохист - сложно даже представить, сколько раз ему приходилось сдавать анализы, ложиться на операционный стол и валяться под капельницами, чтобы обрести эту внешность. И все-таки, мне не кажется, что он врет, да и вообще, едва ли в таком состоянии он в принципе способен на ложь или притворство. Даже если перед его взором оказалась бы сейчас женщина его мечты, едва ли он нашел бы в себе силы на соблазнительную улыбку и пару метких комплиментов, не то что бы выдумывать причины своего недовольства. В любом случае, спорить и напоминать про операции я не хочу. Ещё не хватало, чтобы его взбрыкнувшая гордость увела его страдать в одиночестве.

Сравнение больницы с тюрьмой заставляет меня вздрогнуть. Капитолийская больница в Тренировочном центре - пожалуй, что-то вроде резиденции Ада на Земле. Несмотря на вежливый улыбчивый персонал и безупречную стерильность, у меня остались точно такие же ассоциации - как тюрьма. Даже мед.отсек в 13-м Дистрикте и тот был куда уютнее.

Вопрос, можно ли принять ванну, ставит меня в тупик. И вовсе не потому что я не хочу пускать в свою ванную комнату постороннего мужчину, мне не жалко, да и наглостью я это не сочту, ведь он весь в крови, и его желание понятно. Единственное, что всерьёз вызывает беспокойство - его состояние. Вообще, при ветрянке относиться к водным процедурам нужно с осторожностью - начиная от температуры воды, и заканчивая опасностью разодрать оспины.

- Я не знаю, - бормочу я, растерянно глядя на него. - Я даже не могу знать, есть ли у тебя сотрясение, пока температура не снизилась, симптомы будут совпадать, - говорю я даже больше не с ним, а сама с собой. Что, если ему вдруг станет хуже. Немного поколебавшись, я все-таки киваю, сопровождая этот жест глубоким вздохом. - Хорошо, только не запирай дверь, и, если вдруг почувствуешь головокружение, или снова пойдет кровь из носа, сразу зови меня, договорились? Вставай, только не резко, я помогу тебе подняться по лестнице.

Медленно но верно взобравшись на второй этаж, я провожаю гостя в сторону ванны, по пути инструктируя его, что пользоваться моющими средствами, мочалкой,  растирать кожу полотенцем ни в коем случае не надо. Хоть оспин я пока заметила не много, все равно лучше подстраховаться, тем более, что большая часть поверхности кожи скрыта под одеждой. Пока набирается ванна, я прошу мужчину присесть в кресло в моей комнате.

- Вот, держи, здесь полотенце и... - я протягиваю ему вышеупомянутое полотенце и аккуратно сложенные вещи - домашние шорты, футболку и запечатанные в упаковку носки и нижнее бельё. - Думаю, тут всё тебе по размеру, - добавляю я, отводя взгляд. - Ты помнишь? Если почувствуешь недомогание зови меня. Вода может показаться тебе холодной, она примерно той же температуры, что и ты сейчас, - термометр показал аж 39,2, но лекарство уже должно начать действовать, - так и должно быть. - На всякий случай напомнив, что долго отмокать нельзя, и пригрозив, что, если не выйдет через двадцать минут, я зайду, отправляю мужчину купаться. Пока Риан занят водными процедурами, я распахиваю балкон с выходом на террасу. Свежий морской ветер врывается в комнату, несмотря на стоящую на улице жару. Финн любил эту террасу, он сам ее обустраивал, любил этот вид. Стало ли этих воспоминаний больше с появлением незваного гостя из Капитолия? Едва ли. Вся боль от того, что я всё больше нахожу в нём схожестей со своим мужем, чем различий.

Отредактировано Annie Cresta (2017-12-25 12:16:29)

Любуясь видом из окна, я не замечаю, как ко мне подкрадывается Триша. Оборачиваюсь, пожалуй, слишком резко, когда девушка касается моего плеча, словно она только что дотронулась не до моего тела, а проникла в глубину моих мыслей, которые я бы пожелала скрыть даже от неё. По крайней мере, пока. Но я не успеваю сказать и слова отпрянувшей от меня подруге, потому что в комнату вбегает босоногий мальчишка с задорной улыбкой, в руке он держит кружку-непроливайку с яблочным соком. Ребёнок оглядывается по сторонам, потом подбегает к шкафу и с видимым усилием открывает дверцу, совершенно игнорируя наше с Тришей присутствие.

- Флейн, - зову я сына, пока мальчик путается в шуршащих юбках моих платьев, развешенных в шкафу. Малыш, явно разочарованный результатом поисков, выбирается из шкафа и отдает мне стаканчик с остатками сока, который наливала ему Триша перед тем, как укладывать спать, но, видимо, недооценила хитрость Одэйра-младшего, всё больше походившего на своего отца формирующимся характером.

- Папа ушел? - мальчик расстроенно сдвигает брови, явно норовя пустить в ход слёзы разочарования моим обманом. Я слышу плеск воды из ванной, на звуки которого Флейн пока не обращает никакого внимания.

- Он сейчас купается, а потом будет спать, - отвечаю я сыну, опускаясь рядом с ним и целуя нежную румяную щёчку. - Слышишь водичка плещется? - я киваю в сторону ванной комнаты. Ребенок обращает свой взгляд в указанном мной направлении и оживлённо кивает, обрадованный новостью, что "папа" всё-таки здесь. Я уже не стремлюсь разубеждать сына в том, что капитолиец и есть его отец. В конце концов, мальчик видел только старые фотографии, и не знал, каким был настоящий Финник, и чем он отличается от мужчины, который теперь носит его лицо. Что самое страшное, я сама нахожу всё меньше различий, словно какие-то его черты позволяют себе постепенно стираться из моей памяти, освобождая место для того, что незаметно сумеет их заместить. Ещё сложнее объяснить это ребёнку, который знает об отце только то, как он выглядит. Стоит отдать должное и самому Риану, он и впрямь очень тепло относится к мальчику, хоть меня это и настораживает, всё же, интуитивно чувствую, что эта теплота искренняя.

Сын тут же начинает сыпать вопросами, когда папа придет, когда с ним поиграет, будет ли катать на шее, пойдет ли с ним гулять, посмотрит ли его игрушки. Планы ребёнка на вновь обретённого "отца" разрастаются широким списком, что вызывает у меня непроизвольную злость в адрес мужчины, который столь бесцеремонно вторгся в нашу жизнь и перевернул тут всё с ног на голову. И как потом объяснить всё Флейну, когда Риан вернётся в Капитолий? Врать сыну мне совсем не хочется, ни сейчас, ни в будущем. В моей жизни и без того было с избытком вранья и тайн, которые приходилось хранить мне, и которые тщательно скрывали от меня. Но я подумаю об этой проблеме, когда наступит её черёд. Сейчас же важно объяснить ребёнку, что "папа" пока не в состоянии с ним играть.

- Папа заболел, - отвечаю я, пересилив себя на первом слове. Отвожу глаза, не выдерживая сияющий взгляд мальчика. Но ребёнок не замечает этого, лишь переспрашивая последнее слово, будто позабыв его значение. - Помнишь, как плохо было, когда у тебя пятнышки стали появляться? - спрашиваю я, касаясь коросточек на плечиках сына. - Ему сейчас так же плохо, - объясняю Флейну, который смотрит на меня очень серьезно. - Он выйдет из душа и будет отдыхать, и тебе тоже надо, идём? Хочешь ещё сока? - я протягиваю ребёнку руку, и он послушно вкладывает в нее свою ладошку.

Подоткнув одеяло, я тихо напеваю мамину колыбельную, пока мальчик не начинает сладко зевать. Увлекшись укладыванием сына, совсем забываю про своего гостя, а ведь время, которое я выдала ему на полноценное уединение, давно истекло. Подойдя к двери ванной комнаты, я всё ещё слышу, как плещется вода, хотя Риан уже должен был и промокнуть тело полотенцем, и переодеться. Чуть поколебавшись, я открываю дверь и с ужасом понимаю, что мужчина пренебрег моими рекомендациями и увеличил температуру воды - да так, что зеркало запотело, став матовым.  Заметив меня, он произносит одну фразу, утопающую в шуме воды. Мне едва удаётся расслышать слова, и то я не уверена, что услышала их правильно, но переспросить нет возможности, потому что капитолиец теряет сознание, предусмотрительно усевшись на дно ванны. Возникшая у меня за спиной Триша касается моего локтя и смотрит на меня вопросительно и немного испуганно.

- Принеси нашатырь, - прошу я девушку, сама же спешу выключить воду и открыть дверь пошире, чтобы впустить свежий воздух из спальни.  Смочив платок принесенным нашатырным спиртом, я подношу его к носу мужчины и жду, когда он вдохнёт пары гидроксида аммония. Выведение из обморочного состояния проходит успешно. Придя в себя, мужчина начинает рассеянно отмахиваться от источника резкого запаха. - Риан, - зову его, стирая ладонями капли воды с его лба и щёк, - посмотри на меня. - Главное, чтобы он сейчас не отключился - даже вдвоём с Тришей до кровати мы его не дотащим. - Голова кружится? - спрашиваю я, попутно хватая оставленное вместе с одеждой на стиральной машинке широкое полотенце и промакивая его плечи и грудь, усыпанные мелкими водянистыми пузырьками. Когда на бледных щеках мужчины начинает появляться румянец, я наклоняюсь  к нему. - Давай попробуем встать, обними меня, - обращаюсь к нему, пытаясь уложить одну его руку  себе на плечи. Довольно быстро понимаю, что одна максимум чего добьюсь, так это свалюсь в ванну следом. - Триша, помоги мне,  - зову подругу, которая точно так же укладывает себе на плечи другую руку Риана, и, коротким рывком мы помогаем ему сесть, а после - осторожно подняться на ноги. Когда он относительно твердо стоит на резиновом коврике в ванной, я промакиваю полотенцем его лопатки и спину, после чего обматываю полотенце вокруг его бёдер, избавляя Тришу от необходимости смущенно отводить взгляд. Риана же смущение, кажется, совсем не настигает, возможно, виной тому обморок, от которого он ещё не оправился.

Усадив капитолийца на кровать, я беру с прикроватной тумбочки мазь, которую добыл для меня Глендауэр, и аккуратно покрываю ей мелкие пятнышки и уже сформировавшиеся пузырьки на его теле. Спину, грудь и плечи удается обработать без труда, как и руки, а вот участки кожи, скрытые полотенцем вызывают у пришедшего в себя мужчины некоторое смущение, и мне приходится отдать ему флакончик. Впрочем, я делаю это с заметным облегчением. Хоть я и стараюсь воспринимать его только как пациента, его личность всё-таки вызывает некоторое напряжение.

- Мазь будет немного припекать, а потом застынет тонкой плёночкой, которая даст охлаждающий эффект и  уменьшит зуд, - поясняю я принцип действия лекарства. Касаюсь пальцами его лба, чтобы проверить, не поднялась ли температура. Его немного знобит, но жар пока не вернулся. - Я принесу одежду. Как закончишь, одевайся, ложись под одеяло и постарайся уснуть, хорошо? - От моей злости и следа не осталось, видимо, я всё-таки не на шутку перепугалась, когда он потерял сознание.

Триша наводит порядок в ванной, вновь оставив нас с Рианом наедине. Я наношу аккуратными мазками средство, в то время как капитолиец молча разглядывает комнату. Пока обрабатываю пятнышки, выступившие на его лбу и щеках, мужчина вынужден смотреть в одном направлении и не крутить головой, чтобы мне не мешать, в связи с чем, взгляд  его прикован к террасе, открывающейся его взору, когда ветер с моря небрежно подхватывает легкий прозрачный тюль, подкидывая его белым облаком чуть ли не к потолку. Капитолиец заговаривает совершенно неожиданно, и хотя речь его звучит спокойно и естественно, произносит он совершенно не свойственные капитолийцам вещи. Их манит красивая картинка побережья, но солнце для них слишком жаркое, вода слишком солёная, песок слишком желтый – за три года нам с Тришей пришлой выслушать немало нытья от постояльцев, которых, впрочем, не избивали и не заражали ветрянкой. Риан же не пожаловался ни разу, и это непроизвольно мне импонирует.

- Тебе здесь нравится? – спрашиваю я, нарушив затянувшуюся паузу. Но он смотрит прямо перед собой, хотя я уже покрываю мазью оспины на его руках и не мешаю вертеть головой и рассматривать обстановку. Замечание, слетевшее с его губ, такое спонтанное, задумчивое, обращенное в пустоту, словно он вообще не собирался произносить это вслух, заставляет меня отвлечься от работы и поднять на него взгляд. Финн собирался пристроить на террасу гамак, даже сеть сплёл для этого, а отец помог ему сделать крепления. Но мы так его и не повесили, а я уж и забыла об этой затее. Но Риан и подавно не мог знать об этих планах. – Думаешь? – спрашиваю, возвращаясь к обработке сыпи, чтобы не подать виду, какие воспоминания всколыхнуло одно его предложение. Может, и правда, гамак так и просится? Не вычурные скульптуры, не шелка, бархат и картины в массивных золотых рамах, а… гамак? Впрочем, у меня был повод убедиться в том, что не все капитолийцы одинаковы, но, по правде говоря, меньше всего я ожидала этого от человека, решившегося на операцию по смене внешности, чтобы быть похожим на своего кумира.

Звонок в дверь застает меня уже на пороге спальни, когда я аккуратно прикрываю дверь, чтобы Риан мог спокойно заняться обработкой остальных участков кожи.  И хотя звонок у нас негромкий, а Триша быстро открывает дверь, в детской уже слышится возня и топот босых ножек по полу. Мальчик выбегает в коридор, собираясь, судя по всему, начать спуск по лестнице, чтобы посмотреть, кто же там пришел, ведь гости в нашем доме бывают нечасто, но, увидев меня, он меняет траекторию движения.

- Тётя Джо? – спрашивает он, указывая пальчиком в сторону лестницы и глядя на меня. И тут я мигом вспоминаю её сообщения на автоответчике, и по спине пробегает холодок. И впрямь, Джоанна вполне может приехать без предупреждения, если ей вдруг покажется, что у меня что-то случилось. Несмотря на свой колючий панцирь, который девушка непроизвольно продолжает демонстрировать всем и каждому, она действительно дорожит теми немногими близкими людьми, которые у неё остались, и мы с Флейном, к большому счастью, входим в это число.

- Не знаю, милый, пойдём посмотрим, - бормочу я, поднимая сына на руки и спускаясь вместе с ним вниз. По пути мальчик замечает, что одежда и волосы у меня влажные. Видимо, намокли, когда я помогала Риану выбраться из ванной, сразу и не придала этому значения. Впрочем, мальчик тоже не задает никаких вопросов, лишь водит пальчиком по влажной ткани футболки, а я не устаю себя корить за то, что так давно не звонила Джоанне со всеми этими проблемами с капитолийским туристом и болезнью сына.

Но когда я спускаюсь, то вижу в дверях вовсе не Джоанну, а трёх своих соседок, которые наперебой пытаются что-то объяснить безмолвной Трише. Чувствую облегчение, убедившись, что это не Джо, уж не знаю, как бы я объяснила ей наличие двойника Одэйра в моей спальне. Увидев меня, девушки переключают свое внимание, словно моя подруга не только безгласая, но и глухая и ничего не поняла из сказанного. Я знаю их всех, мы ходили в одну школу, а одна из девушек, Ариста, была королевой моего класса, самой красивой девочкой в нём, две другие – её двоюродные сёстры, обе на её младше – одна на четыре года, вторая на все шесть. Ещё большего веса её титулу королевы школы придала победа её старшей сестры в Голодных Играх. Ариста стала ещё более красивой, стильной и высокомерной. Единственное, что могло сдуть с неё всю уверенность в себе – это появление в поле зрения Одэйра. Каждый его случайно метнувшийся мимо неё взгляд воспринимался как целый любовный роман. В школе мы, - не то что бы не ладили, - Ариста завидовала тому, как я легко общаюсь с Финником, но конкуренткой всерьёз не считала, поэтому ограничивалась лишь обидными остротами в мой адрес.


- Финник! – наигранно-удивлённо восклицает девушка, чуть ли не выпрыгнув на нас из кустов в нескольких метрах от моего дома, где оказалась, разумеется, совершенно случайно, и преграждает нам дорогу от пляжа. – Давно тебя не видела, Ривер говорит, что ты просто звезда капитолийских тусовок, прям нарасхват, на тебя запала даже сама…

- Заткнись, - вдруг резко обрывает Одэйр, чем привлекает моё внимание к диалогу, в который я не вслушивалась, разглядывая разноцветные пятнышки на брюшке у присевшей на ветку дерева птички. После моих игр прошло уже семь  месяцев, благодаря Финнику я чувствую себя лучше, но всё ещё рада, что Ариста делает вид, будто меня здесь нет. Девушка послушно замолкает, обиженно надув губки, а юноша словно пытается заслонить меня собой.

- Финн, зачем так грубо, - говорю я тихо с лёгким укором, обхватывая пальцами его предплечье, в то время, как он сверлит красавицу взглядом. Я не вижу его лица, но чувствую, как он зол. Тем не менее, после моих слов он делает глубокий вдох и вдруг расплывается в самой очаровательной улыбке из своего арсенала.

- И правда, прости, не знаю, что на меня нашло, - говорит он мягко, почти ласково. И даже я забываю о его грубости. Он смотрит только на неё, а она такая красивая в вечернем свете, стройная, загорелая, её волосы так красиво блестят в прощальных лучах заката, и я чувствую столь неуместный укол ревности. Становится невыносимо грустно и даже как-то… одиноко? Я и на четверть не такая красавица, как она, и они бы и впрямь были бы очень красивой парой. Я отвожу взгляд и отпускаю его руку, вновь попытавшись вернуться к разглядыванию птички, но она уже улетела. – Был бы рад с тобой поболтать, но мы торопимся, - внезапно заявляет он вместо продолжения так толком и не начавшегося флирта.

- Я быстро, - мгновенно откликается девушка, не позволяя нам пройти дальше. – Я нашла одно место в скалах, оттуда открывается волшебный вид, может, сходим как-нибудь? – Я буквально чувствую, сколько усилий она прилагает, чтобы придать своему тону небрежность, на деле же сильно волнуется. Финн кидает взгляд на меня, прежде чем ответить, потом снова дарит девушке улыбку, от которой у неё внутри наверняка всё переворачивается.

- Как-нибудь обязательно, - бросает он, хватая меня за руку и уводя мимо неё к дому. Когда мы останавливаемся на крыльце моего дома, Финник молчит и не смотрит мне в глаза, его настроение резко испортилось, хотя ещё несколько минут назад он только и сыпал шутками, воскрешая мою улыбку, которая, как мне казалось, после Игр погасла навсегда.

- Она влюблена в тебя чуть ли не с начальных классов, - зачем-то говорю я, как будто он сам этого не знает, но Финника, похоже, этот факт никак не ободряет.

- Так говорит почти каждая девушка дистрикта, кроме тебя, - раздраженно фыркает он, дёрнув плечом. Теперь настал мой черёд отводить глаза. – Что мне, каждой глазки теперь строить? – Я уже жалею, что вынудила его извиниться перед Аристой (а впрочем, что я такого сказала?), видимо, ему всё-таки совсем не хотелось с ней любезничать, что в глубине души меня даже радует - я этим не горжусь. Я продолжаю смотреть в пол, когда он обхватывает руками всю маленькую и хрупкую меня и прижимает к себе. – Прости, ты тут ни при чем, - шепчет он мне в волосы, довольно быстро выпуская из объятий.

Тогда я подумала, что он раздражён настойчивым женским вниманием, и я ему дорога по большей части тем, что его не проявляю, не признаюсь в любви и не претендую на взаимность. Наверное, в тот момент я и решила, что никогда не сознаюсь, чтобы не потерять его, буду любить тихонечко, про себя, лишь бы он приходил ко мне, говорил со мной, смешил и обнимал. И лишь позже стало ясно, что только моя любовь и была ему нужна, и только её, как ему казалось, он не мог завоевать.


С тех пор прошло немало лет, и появление "двойника" мальчика, о котором она мечтала с детства, Ариста восприняла как шанс. Я едва успеваю вникать суть беседы, а Флейн и вовсе застыл с открытым ртом и переводит взгляд больших бирюзовых глаз с одной ораторши на другую. Заговорившись, Ариста путает имя, назвав Риана Финником, и это для меня как удар хлыстом между лопаток. Словно очнувшись от оцепенения, я решаюсь прервать бесконечный поток бесполезной информации, плавно перерастающий в жаркий спор.

- Риан заболел и сейчас отдыхает, - отвечаю я девушкам, которые мгновенно замолкают, как только я открываю рот. Ариста и вовсе замолчала сразу, как только осознала, что перепутала имена. - Когда ему станет лучше, я передам, что вы заходили. - Сухо отвечаю я, подходя к Трише и передавая ей Флейна, чтобы самой закрыть дверь. Девушки взволнованно спрашивают, как тяжело он болен, и будет ли он жить, но  я ничего не отвечаю, закрыв дверь перед их аккуратными носиками. Прислонившись спиной к двери, слышу, как Ариста говорит всем, что я сумасшедшая, и что её сестра Ривер ей много рассказывала о моих безумствах, но мне безразлично, я глубоко дышу, слушая, как голоса девиц удаляются и становятся неразличимыми. Мне всё равно, что они обо мне думают, одно лишь имя, сорвавшееся с губ девушки, которая якобы была влюблена в моего мужа, и которой в целом безразлично, кто теперь носит его лицо, выбило меня из колеи. Догадливая Триша спешит увести ребёнка в детскую.


Я лежу в кровати рядом с сыном уже несколько часов, а сон всё не идёт, хотя голова кажется очень тяжелой, и организм явно утомился за день. Флейн, так и не получивший порцию дневного сна, спит очень крепко и даже не ворочается. Я вновь прикрываю глаза, и только прозрачная пелена сна начинает обволакивать меня, как я слышу звук разбившегося стекла и с тревогой поворачиваюсь к сыну, который и ухом не повёл. Осторожно выбравшись из кровати, я спешу на звук, донесшийся из моей спальни. Не успеваю я приоткрыть дверь, как на меня пулей вылетает Сахарок, едва не сбив меня с ног. Я не задумываясь, включаю свет, и чуть не наступаю босыми ногами на осколки торшера, а с кровати на меня смотрит обеспокоенный (Финник?) Риан. Он задаёт вопросы, пока я бестолково рассматриваю груду осколков и пытаюсь угомонить первую мысль.

- Часов двенадцать-тринадцать, где-то так, - отвечаю я, сама пытаясь прикинуть, который сейчас час. - Флейн спит, - отвечаю на второй вопрос. - Не вставай, ты можешь пораниться, я сейчас всё уберу, - говорю я тоже тихо и ухожу на кухню за щеткой, ведром и совком, а заодно прихватываю жаропонижающее средство. Собрав всё необходимое, возвращаюсь в спальню, стараясь передвигаться как можно тише.

Оставив принадлежности для уборки с одной стороны кровати, я обхожу её  и сажусь на  край с другой. Касаюсь рукой его лба, и так прекрасно зная, что температура снова поднялась. С тумбочки беру стакан и бутылку с водой, которые оставила ему на случай, если он проснётся и захочет пить, и развожу в стакане жаропонижающее.

- Выпей это, - протягиваю я ему стакан. Пока он принимает лекарство, я спешу убрать осколки.  Крупные части торшера я скидываю в ведро, а мелкие сметаю щеткой в совок. Закончив с этим, удаляюсь в ванную, и возвращаюсь уже с влажным полотенцем, пропитанным разведенным в воде мятным маслом. Усевшись снова рядом с Рианом на кровать, аккуратно промакиваю полотенцем его лоб, щёки и шею, снимая выступивший пот. - Тебе приснился кошмар? - спрашиваю осторожно, расправляя полотенце и складывая его снова другой стороной.

Отредактировано Annie Cresta (2018-02-10 20:24:36)

- Это было давно, - коротко отвечаю я, опуская взгляд. Разумеется, фанат Голодных Игр рано или поздно заговорит о Голодных Играх. И если другими Победителями восхищаются, то на меня смотрят вот так, жалостливо, снисходительно, подчеркивая мою слабость, словно других Победителей кошмары не мучают вовсе. Продолжение его речи не может не удивить. Это новая мода в Капитолии? Пересмотр ценностей после того, как Победители в большинстве своём заявили, что им не в радость быть Победителями? Я не спрашиваю. После смерти мужа все ужасы Игр потеряли свою остроту, уступив место ещё более горькой трагедии.

Замечание о пользе кошмаров я никак не комментирую. Мои едва не свели меня с ума, я видела своих «призраков» практически постоянно, и все они были как живые, загоняли меня в угол, как ягненка, пугали, убивали друг друга на моих глазах, расступались и смеялись надо мной, когда я вскрикивала и пыталась кинуться на защиту кого-нибудь близкого, кто оказался у них в руках. Мертвецы преследовали меня всюду, не могли причинить вреда моему телу, но жестоко терзали разум. Иногда мне казалось, что они добрались до меня, что я уже умерла, и мне становилось спокойнее, я черпала это спокойствие из осознания того, что всё это, наконец, закончилось, но потом всё  начиналось заново. Это преследовало меня не только во снах, оно могло настигнуть меня и средь бела дня. Финник был моим якорем, не позволяющим мне уплыть в открытый океан безумия. Он вытащил меня. Не отец, не врачи, не я сама, а именно он. Сказать об этом человеку, который наблюдал за всеми этими кровавыми расправами, как сам он сказал, устроившись в удобном кресле? Едва ли есть занятие ещё более неблагодарное.

Пока я готовлю лекарство, он не замолкает, осыпает меня вопросами, и я по привычке жду, когда их поток иссякнет. От всё ещё немного сонного сознания ускользает факт наличия той самой привычки. Сами собой запоминаются реплики, комбинируются, отсеиваются те, ответы на которые вряд ли действительно интересуют гостя, а произнесены в качестве тормозного пути.

- Иммунитет к этой болезни, как правило, формируется после того, как ей переболеешь, - поясняю я, не углубляясь в подробности, касающиеся индивидуальных особенностей. – Температура продержится недолго - не должна, во всяком случае. Флейн почти поправился за неделю, но тебе может понадобиться больше времени, дети проще переносят ветрянку, - поясняю я. Наверное, его интересует, когда он сможет вернуться домой. Дом оплачен всего на две недели, значит, пробыть здесь он планировал примерно столько. – Деньги за аренду я тебе верну. В конце концов, это из-за нас твой отпуск… испортился. – Я опускаю тот момент, что просила Риана не общаться с моим сыном, и, если бы оба меня послушались, капитолиец продолжал бы наслаждаться отпуском, и не лежал бы тут, усыпанный оспинами.

Мужчина послушно пьет лекарство, буквально осушив стакан. Должно быть, он ещё и очень голоден, правда, понятия об этом не имеет. Высокая температура сильно притупляет чувство голода. Вероятно, сейчас любая пища покажется ему едва ли не омерзительной. По правде говоря, я думала, он будет куда капризнее и требовательнее. Столичные жители весьма избалованы, насколько мне довелось узнать. Даже Уиллфорд - исчадие ада, когда ему плохо, неудобно, некомфортно или чей-нибудь маникюр не гармонирует с цветом стен. Когда я вновь присаживаюсь на кровать уже с влажным полотенцем, капитолиец вновь меня удивляет неожиданным проявлением заботы:

- Пустяки, просто устала. Флейн, он пошел на поправку и, знаешь...он очень активный ребёнок, всюду бегает, всё хватает, везде ему надо залезть, - весь в отца, и характером копия, - я тру глаз тыльной стороной большого пальца, прогоняя щекотную ворсинку от полотенца, и возвращаюсь к умыванию пациента.  Замолкаю, не желая продолжать этот разговор. Некоторое опасение, что столь одержимый поклонник намерен добыть как можно больше информации о любимом кумире, меня не покидает. Впрочем, он и не стремится продолжить эту тему. - Заразить не мог, я уже переболела ветрянкой в детстве.

В одном он прав - я очень устала. Все мои мысли о том, чтобы вернуться в детскую и сладко доспать хотя бы несколько часов до рассвета. Риан что-то бормочет про местных, которые его "разукрасили". Несложно догадаться,кто это мог быть. В принципе, Ханг и его компания никогда меня не трогали, да и вообще едва ли часто вспоминают о моём существовании. Не думаю, что мне что-то может грозить, и я хочу сообщить об этом неожиданно обеспокоенному моим благополучием гостю, как тот выдает нечто, что заставляет меня застыть и уставиться на него оцепеневшим взглядом. Его слова вышибают меня из колеи, голос бархатными нотками проникает в моё сознание, донося до него слова, от которых голова идёт кругом. Ощущение дежавю столь явное, словно я могу предугадать каждое дальнейшее слово, жест, взгляд. И вот прикосновение его руки к моей щеке, я вздрагиваю, но не отшатываюсь, с трудом поборов желание прильнуть к горячей ладони как ласковая кошка. Застыв, слушаю его голос, он вновь кажется мне невыносимо родным, как будто он действительно знает меня, но как это возможно?

- Кто ты? – хрипло шепчу я, и без того прекрасно понимая, какой ответ хочу услышать. Немалым усилием воли заставляю себя отпрянуть от столь знакомого ласкового прикосновения. Финник часто меня так касался. Вернее, даже не так, он прикасался ко мне всё время, в порыве чувств или украдкой, держал за руку, когда не мог обнять, словно я некий источник энергии, от которого ему необходимо подпитываться. Однажды он признался, что во время немногочисленных для меня вечеров в Капитолии, он приносил мне новый бокал с шампанским, а старый забирал из рук, даже если тот был ещё полон, только чтобы незаметно коснуться моих  пальцев. Иных способов до меня дотронуться публично у него почти не было. Но ведь это не Финник, верно? Или же...? Нет, он бы сказал, он сказал бы сразу, он бы не стал играть со мной в эти глупые и жестокие игры, это не он, не может быть он. - Мне начинает казаться, что ты здесь, чтобы окончательно свести меня с ума, - шепчу я, не в силах разобраться во внутреннем диссонансе.

Мне удаётся ускользнуть от неожиданно ласкового прикосновения к моему лицу, но мужчина не сдаётся и хватается за мои пальцы, словно потерявший равновесие на краю пропасти пытается удержаться за воздух. На мгновение меня это пугает - я нахожусь наедине с фанатом своего мужа, который ещё неизвестно на что способен, раз уж решился на смену внешности и визит сюда. Я хочу освободить свою руку и встать с кровати, но он не предпринимает больше никаких действий, просто лежит, прикрыв глаза и держит меня за руку. Чуть поколебавшись, остаюсь на месте и жду, когда он уснёт. Я не понимаю, что происходит. Его присутствие, внешность, поведение одновременно пугают меня и завораживают, окончательно сбивая с толку. Мне бы так хотелось, чтобы это был он. Я бы многое отдала за одну только возможность подобного. Я смотрю на его спокойное безмятежное лицо, покрытое мелкими неравномерными крапинками, которые не способны его испортить, как и цветастый синяк под глазом, и безумно хочу дотронуться, прижаться щекой, поцеловать. Но эти чувства предназначены не для Риана из Капитолия, а для человека, который носил это лицо до него.

Торопливый топот, сопровождаемый зарождающимся хныканьем заставляет меня чуть ли не вскочить с края кровати. Я едва успеваю удержать таз с водой и полотенцем, расплескав лишь совсем немного воды на пол. Поворачиваюсь к появившемуся в дверях сыну, прищурившемуся от яркого электрического света, и прикладываю палец к губам, призывая к молчанию. Ребёнок копирует мой жест и улыбается – это у нас что-то вроде игры «изобрази Тришу», девушка не обижается. Когда я отношу таз в ванную, Флейн идёт к кровати гостя, который, к счастью, крепко спит.

- Пойдем, - вернувшись, протягиваю руку ребёнку, но он на неё даже не смотрит, показывая пальчиком в сторону Риана. – Спит, - поясняю я, а  капитолиец, словно в подтверждение моих слов всхрапывает и переворачивается набок. – Идём, нам тоже нужно поспать, - я беру ребёнка за руку, и он, продолжая оглядываться на гостя, идёт со мной, не смотря под ноги, до тех пор, пока я не гашу свет.

Остаток ночи не легче, чем её начало. Проснувшегося ребёнка уложить обратно в кровать оказывается непросто. Справившись с этой задачей, я ложусь рядом и закрываю глаза, полагая, что накатывающая усталость возьмет своё, но сон не идёт. Стоит прикрыть веки, и перед глазами он. Я думаю о его руках, словах, голосе, взгляде – это какое-то безумие, разве может быть столько совпадений? Или я начинаю принимать желаемое за действительное. Столько времени уже прошло, а Капитолий всё продолжает издеваться надо мной. Заснуть удаётся лишь когда начинает светать.


«Не выспалась?» - спрашивает Триша, встречая меня утром на кухне сочувственным взглядом. Я смотрю на её пальцы, действительно чуть заторможено вникая в смысл сказанного, и лишь киваю, устало улыбнувшись. Флейн напротив полон сил и энергии. Мальчик нетерпеливо ёрзает на стульчике и тянется ручкой в сторону только что приготовленных сырников.

- Горячие, подожди, пока остынут, - прошу я ребёнка, которому эта информация как зайцу – стоп-сигнал, и отодвигаю тарелку, что провоцирует недовольное и требовательное хныканье. Я протягиваю Трише стакан с клубничным молоком, и дальнейшей процедурой кормления неуёмного ребёнка занимается она. Иногда мне кажется, что, научившись обходиться в своё время без слов, она и от меня их не ждёт и не требует, словно мысли читать научилась.   Это стало таким обыденным, что я даже уже сама не замечаю, что она немая.

Я ставлю на поднос тарелку с сырниками, молоко с клубничным пюре, которое любит Флейн, точно так же, как и его отец когда-то, пару  тостов с яйцом и, чуть поколебавшись, добавляю сахарницу с кубиками рафинада. Сама не знаю, зачем. Должно быть, хочу опровергнуть навязчивые мысли, которые не покидали меня всю ночь. Не знаю никого, кроме Финника, кто бы мог просто есть сахар кубиками как конфеты. За долгими разговорами он мог уплести чуть ли не половину сахарницы. Даже если «двойник» скопировал и эту манеру, как знать, может, он не успел довести её до автоматизма.

- Я отнесу ему еду, - говорю я Трише, подхватывая поднос. Подруга кивает, после чего снова обращает всё внимание к Флейну, который ждёт, что она порежет ему ещё один сырник, и в связи с этим, пытается отобрать у девушки столовый нож, чтобы выполнить этот манёвр самостоятельно.

Я аккуратно поднимаюсь по лестнице, чтобы не расплескать молоко. Сложнее всего оказывается сохранить в целости содержимое стакана, открывая дверь, но мне это всё-таки удаётся. Постучать я, увы, возможности не имею, поэтому захожу в надежде, что не застану гостя в каком-нибудь деликатном виде. К счастью, ничего подобного не происходит, Риан всё ещё спит. Я ставлю поднос на журнальный столик рядом с выходом на террасу, и подхожу к крепко спящему мужчине. Касаюсь его лба прохладной ладонью – температура вроде бы не высокая. Смотрю на него ещё несколько секунд – мне не хочется его будить, потому что, когда он проснётся, это будет другой человек. Но сделать это всё равно придётся.

- Риан, - зову я, сжимая пальцами плечо и пытаясь немного его встряхнуть. Нелепое воспоминание о том, что подобным методом опасно будить Финника, заставляет меня подготовиться к чему-то подобному. Позднее будить его можно было поцелуями в шею или ласковыми покусываниями за ухо, иногда он специально притворялся спящим подольше, чтобы я продолжала его целовать  – тогда уже можно было не бояться, что он спросонья в приступе самообороны меня задушит. Разумеется, с Рианом всё иначе, и подобные методы к нему не применимы, как и риск, что он может начать обороняться. В общем-то, так и есть – он неохотно  приоткрывает глаза и смотрит на меня как будто бы с удивлением. – Уже утро, я принесла тебе поесть. Сможешь сесть? – пока мужчина предпринимает попытки усесться в кровати, я достаю из шкафа раскладной столик, который ставлю на кровать, а сверху водружаю поднос с едой. – Я понимаю, что тебе возможно сейчас не хочется есть, но надо, хотя бы немного.