Сколько мне осталось жить? Неделю? Финник говорил, что к играм готовят ровно семь дней, и первое, что со мной сделают  - продемонстрируют всему Панему, как и остальных "счастливчиков". Мой ментор в поезде пытался вложить в мою голову максимум информации, потому что сразу после того, как мы сошли на перрон, нам предстояло разъехаться в разные стороны. Мы с Фергасом почти не говорили в пути, весьма сложно поддерживать непринужденную атмосферу даже с самым близким другом, когда знаешь, что если кто-то из вас и выживет на грядущих Играх, то только один. Мне бы хотелось, чтобы это был он, а о чем думал сам Фергас в этот момент, я даже не представляла. Мне почти не удалось разглядеть город, но то, что мне довелось увидеть, не слишком воодушевило - сплошь здания и постройки: камень, металл, полимеры - все такое искусственное, не живое, неуютное. Позже я пойму, что и люди такие же - сплошная синтетика, от цветастых париков до приторных улыбок.

Я не очень хорошо поняла, что произошло, все проносилось перед глазами так стремительно... В какой-то момент я потеряла из виду лучшего друга, вокруг меня начали хлопотать какие-то люди, а после, торопливо о чем-то переговариваясь, привели меня в комнату и велели ждать. Помещение, в котором я оказалась, едва ли можно назвать комфортным. Оно кажется холодным и неприветливым, как и все здесь. Мне сказали загадочно, что с минуты на минуту появится мой стилист, я же за все это время едва ли произнесла пару слов. Мне, как и другим жителям нашей страны, неоднократно приходилось смотреть на результаты работы стилистов на экранах, но, по правде говоря, я вряд ли сумею вспомнить хоть один образ, ведь просмотр отягощался одной мыслю - из всех этих совсем юных, красивых, сияющих жизнью и здоровьем ребят останется в живых только один. А главное столичное развлечение - предугадать, кто именно сумеет выбраться с Арены. Это точно буду не я, и, похоже, так же подумал и человек, вошедший в комнату. Я услышала его голос прежде, чем он оказался в моем поле зрения. По правде говоря, я даже не сразу поняла, мужчина это или женщина, но стилист поспешил представиться, развеяв мои сомнения.

- Здравствуйте, - бормочу я робко, едва слышно, и уж точно незаметно для Уиллфорда, который тут же начинает меня разглядывать и колко комментировать увиденное. - Что с моими волосами? - спрашиваю все так же тихо, пальцем хватая кончик локона. С другой стороны в прядь брезгливо двумя пальчиками вцепился стилист. Почему-то его возмущенный вид и полный ужаса взгляд заставляют меня нервничать - мои волосы никуда не годятся, что же делать? Я должна что-то сделать, да? От волнения не замечаю, как начинаю кусать губы, но зато замечает мужчина, тут же делая мне замечание. - Простите, - отвечаю смущенно, тут же прекращая это занятие и выпрямляя спину. Я не хотела причинять никому столько дискомфорта, мне казалось, что все это проходит гораздо проще. Оказывается, к смерти на Арене бонусом прилагается моральное унижение.

Стилист вновь возвращается к возмущениям по поводу моих волос, даже посетовав на то, что жатву не проведут заново по этому принципу. Неужели и впрямь все так ужасно? Я никогда не задумывалась о том, что мои волосы могут так усложнить кому-то жизнь. Впрочем, что говорить о городе, в котором принято ходить с неестественными прическами? Да и огненно-рыжий цвет моих спутанных прядей наверняка в диковинку. Интересно, что он предпримет? Нацепит мне на голову один из этих чудовищных париков? Я послушно следую за ним, пока он фантазирует, во что будет меня превращать. Меня все это пугает, я даже не представляю, что со мной будут делать, чтобы превратить в морскую нимфу, и уж тем более не знаю, как реагировать на стилиста.

- Зеленый - это хорошо, люблю зеленый, - говорю  вновь не очень громко, и даже скорее самой себе, чем Уиллфорду. Он уже и так все решил, а мои вкусы и предпочтения его вряд ли волнуют.  Я правда люблю зеленый цвет, и синий люблю - это цвета природы, свежести, чего-то родного и теперь такого далекого.

Я никогда не жаловалась на свои волосы, и даже не думала, что прическа в принципе может иметь большое значение. Потому создается впечатление, что я не в столице государства, в котором родилась и прожила всю жизнь, а в каком-то совершенно ином мире с другими правилами, ценностями и приоритетами. Уиллфорд, кажется, недоволен вообще всем, но меня это не расстраивает, не вгоняет в комплексы, а скорее пугает. Неужели я и впрямь так разительно отличаюсь от других девушек-трибутов своего дистрикта? Никогда бы не подумала. Мне не приходит в голову, что стилист, возможно, просто рисуется, утрируя мои недостатки, чтобы потом придать особую значимость своим трудам. Мне напротив кажется, что у него какое-то уж очень обостренное чувство прекрасного, в которое я по каким-то критериям не вписываюсь.

Тем не менее, настроение мужчины быстро сменилось на боевое, и теперь я вдобавок чувствую себя крайне медлительной и не собранной, он погоняет меня в спину, и я послушно иду вперед, даже не думая задавать вопросы. Мы заходим в очередную комнату, где меня вновь окружают незнакомые люди, кругом какая-то суета, стилист тараторит без умолку, то раздавая указания направо и налево, то прикидывая что-то, глядя на мое лицо. По правде говоря, я абсолютно растеряна и понятия не имею, как должна себя вести, и что надо делать. И надо ли?  Впрочем, Уиллфорд не обращает на меня практически никакого внимания, разглядывая как нечто неодушевленное. Кто-то начинает трогать руками мое лицо и шею, а сам стилист спешит заняться волосами. Наверное, этим он и был возмущен, моя вьющаяся шевелюра сильно спутана, и расчесать ее оказывается не так просто. Тем не менее, это он делает молча, лишь изредка ругая волосы, когда они не хотят расчесываться. Но меня это ничуть не смущает, я покорно терплю, когда мужчина дергает расческой пряди,   не произношу ни звука, хоть как-либо выдававшего бы мое недовольство. Когда Уиллфорду удается разобраться с моими волосами, он вдруг вновь оживает, задавая вопрос относительно стиля прически. Я кидаю растерянный взгляд в зеркало, отражающее меня и стилиста, стоящего за моей спиной. Едва ли этот вопрос был задан мне, вероятно, он просит совета у своих помощников или же и вовсе налаживает диалог сам с собой.

- Что-то простое... - все-таки подаю я голос, подсознательно понимая, что он наверняка сделает наоборот. - Мне идут косы, - добавляю, мягко улыбнувшись. Они и впрямь получаются красивыми и толстыми за счет густоты. - Когда я была маленькой, мама часто делала мне прически, а еще вплетала ленты в косы... - говорю  я зачем-то, и сама не понимаю, зачем вообще открыла рот. Опускаю взгляд смущенно, не сразу сообразив, как бы исправить ситуацию. - Простите. Это, наверное, не то. - Надеюсь, я его не сбила с нужного курса. Хотя, едва ли, он же профессионал.

Выбор платья оказался едва ли не сложнейшим за день, как будто от него зависит, выживу я или нет. А может, я еще не знаю, но меня в нем похоронят? Глупости. Я разглядываю оба варианта и раздумываю, стоит ли мне снова сказать свое слово. Уиллфорд начинает казаться менее враждебно настроенным, напротив, когда дело пошло, он даже как будто бы воодушевился. Оба платья показались мне совершенно удивительными, в моем гардеробе никогда не было подобных вещей. Голубое кажется воздушным   каким-то зефирным, а зеленое - скромным и элегантным. Но больше всего пугала обувь. Надеюсь, хотя бы она не для меня.

- Мне нравится зеленое, - произношу робко, разглядывая понравившийся наряд. - Голубое тоже красивое... - добавляю, поймав себя на мысли, что такой наряд мне едва ли удалось даже потрогать, не то что выйти в нем в свет. - Может, мне стоит примерить оба? - предлагаю уже чуть смелее, чем говорила в начале. Быть может, на мне эти наряды будут выглядеть совсем иначе, нежели не манекене, что может помочь определиться с выбором...

Отредактировано Annie Cresta (2017-02-23 12:17:43)

Я уже десятки раз пожалела, что открыла рот. Разумеется, ему лучше знать, что мне подойдет, а что нет. Я тут всего-ничего, но уже усвоила, что должна стать не столько красивой, сколько заметной, выделяться из толпы, запомниться людям, которые по определенным причинам должны являться для меня важными. И нет, это делается не потому что хоть кто-то верит в мою победу, если приложить немного усилий, это что-то вроде ритуала, чисто для разогрева интереса. Все такие яркие, как конфетки в вазочке, в шуршащей упаковке, замылить взгляд и сбить с толку – вот моя задача, как и задача других, таких же случайных людей. Создать видимость, чтобы понравиться, а если понравишься, то в трудную минуту тебя могут выручить необходимыми для выживания бонусами. И я отдаю себе отчет в том, что мое мнение не имеет в данном вопросе никакого веса, но все равно первым примеряю платье, которое мне кажется более близким и подходящим.

Я думала, что смогу переодеться самостоятельно, но мне не позволяют это сделать. Ассистенты окружают меня и в несколько рук начинают снимать одежду. Мне же ничего не остается, кроме как продевать руки и поднимать ноги, когда это требуется. Стоять в одном нижнем белье в присутствии незнакомых людей мне крайне не комфортно, и я пытаюсь хоть как-то прикрыть себя руками, но и это мне не удается, потому что следующим этапом меня наряжают в зеленое платье. Ткань приятная, струящаяся, она в точности повторяет все изгибы моей фигуры, удивительным образом подчеркивая в ней то, чего я раньше и не замечала - оказывается, у меня тонкая талия и женственные плечи. Этот наряд приводит меня в восторг, в нем хочется кружиться, смеяться и бегать босиком по влажному песку побережья океана. Но мне не позволяют и шага в нем сделать. Уиллфорд размахивает руками во все стороны, как будто отгоняя от себя назойливую муху - и это служит руководством к действию для его помощников, которые помогают мне расстаться с полюбившимся нарядом.

Следующее платье такое богатое и торжественное - словно большой свадебный торт с сине-голубой глазурью. Оно так же прекрасно садится по фигуре, ткань хоть и другая, но тоже приятная на ощупь. Оно великолепно, бесспорно, и все же это не я. И это важно и правильно - судя по восторженной реакции стилиста - этого он и добивался - как можно глубже спрятать меня от публики. Я не спорю, не высказываю свое мнение, и искренне пытаюсь найти хоть частичку себя в созданном образе  и вычурном наряде. Отец всегда называл меня Солнцем, и теперь я должна стать облаком, которое его спрячет, обрасти оболочкой, скрывающей в себе загадку - слишком простую и повседневную, чтобы быть интересной. Ведь все вокруг слишком заняты, чтобы обращать внимание на столь рядовые вещи как пение ветра, шум воды или сияние солнечного диска в голубом небе.

- Оно очень красивое, - отвечаю я с вежливой улыбкой, пальцами перебирая складки на юбке. Это и правда так, хоть оно и не слишком гармонирует с моим внутренним миром, но кому он нужен, если совсем скоро он исчезнет без остатка на Голодных играх? Я возвращаюсь в кресло, приподнимая полы платья, чтобы не споткнуться. Похоже, оно все-таки рассчитано на более высокую девушку.  Я хотела было сказать об этом стилисту, но  тот начинает оживленно тараторить, и я не решаюсь его перебивать. Между делом он просит оставить синие туфли, на которые я успела взглянуть лишь мельком, и я непроизвольно вжимаюсь в кресло. - Синие? Они же такие... высокие, - бормочу я в призрачной надежде, что стилист передумает.