День жатвы практически как прелюдия к трауру для всех жителей всех дистриктов. Я всегда боялась этого дня, каждый раз опасалась, что мое имя будет произнесено с трибуны – эгоистично, да, но в этот день каждый по-своему эгоист. В книге оно записано уже четыре раза. Осталось всего два, и этот кошмар навсегда для меня закончится. В этот день отменяют занятия в школах, но едва ли хоть один ребенок радуется освобождению от уроков. Пожалуй, лучше получить низший балл за не выученное домашнее задание, чем видеть, как твоего друга/брата/соседку всем дистриктом провожают на верную гибель. Отправляясь на игры, каждый встает перед выбором – стать жертвой или убийцей. Пожалуй, моим уделом было бы первое, я не способна причинить вред живому существу, даже рыбу предпочитаю ловить в сети. Каждый год мне страшно и волнительно, но в этот раз волнение несколько иное. Я думаю не столько о том, что мое имя могут извлечь из стеклянной чаши и зачитать на всю площадь, сколько о том, что сегодня я увижу человека, с которым так редко удается встретиться в последнее время, но который так плотно засел в моих мыслях.

Я знаю Финника много лет, и каждая встреча с ним как глоток свежего воздуха. Он как будто каждый раз возвращается из какого-то совершенно другого мира. Я люблю его слушать, а ему именно этого и не хватает. Когда он здесь, то старается полностью погрузиться в атмосферу родного дистрикта, вспомнить себя таким, каким был до игр. Увы, чем больше проходит времени, тем дальше от него эти воспоминания. И все же, здесь, на родных землях, он настоящий — смеется искренне, улыбается, когда действительно хочет это сделать,  иногда я вижу в его глазах грусть, а порой, и страх. Я же могу только слушать, быть рядом и хранить доверенную мне тайну его истинных эмоций. А потом он вновь возвращается на публику совершенно другим, не таким, каким знаю его  я. Я бы так не смогла.

На площадь нас загоняют как стадо – уж здесь нет разницы, в каком ты дистрикте, в какой семье вырос, каково твое состояние здоровья. Здесь все равны. Перед жатвой ничтожен каждый дистрикт, сколько бы богатств он в себя не вмещал. Со всеми одинаково не церемонятся, беря кровь для каких-то своих только им известных целей. Палец протыкают глубоко и больно, от чего я непроизвольно морщусь. Радует одно — все происходит быстро. И вот я уже в толпе людей, в толпе детей. В этом году их особенно много, а стало быть, много ребят, только-только переступивших возрастной порог, приемлемый для жатвы. Это ужасно. Я помню себя в двенадцать лет, помню, как боялась, как тряслись мои руки. Помню нового победителя, самого молодого из всех, кто ныне выходил с Арены. У меня тряслись руки, я сильно волновалась, думая, что вот-вот с трибуны прозвучит именно мое имя. В тот день имя не звучало вовсе, девчонка из старших классов, отчаянно тренировавшаяся каждый год, вызвалась добровольцем. Так и неизвестным осталось, чье имя было написано на вытянутом из стеклянной сферы клочке бумаги, сложенном вдвое и запечатанном по краям.

Последующие жатвы уже не так запоминались. Да, я точно так же каждый год волновалась, чувствовала себя потенциальной жертвой, как и любой другой ребенок. Каждый год мы стоим как стадо овец перед стайкой волков, которые путем слепого жребия решают, кем отужинать на этот раз. Сегодня мне сложнее так это воспринимать, потому что рядом с трибуной, среди "волков", я вижу высокую статную фигуру Одэйра. Он кажется внешне расслабленным и непринужденным, но я вижу, как напряжена его шея.  Он не видит меня, но я и не пытаюсь поймать его взгляд, мы встретимся чуть позже, ненадолго, всего на пару часов, быть может. Я слышу, как девчонки из моего класса перешептываются рядом, говоря о нем, как будто забыв, что находятся на смертоносной лотерее. Шорох голосов вокруг меня не смолкает, в соседней шеренге, отгороженной от нас, сквозь толпу я вижу спину и затылок своего друга детства Фергаса. Наши отцы очень дружны, часто вместе рыбачат, они всей семьей были на похоронах моей матери. Мы с Фергасом и сейчас хорошо общаемся, он часто бывает у нас в доме, за долгие годы он стал мне почти как брат. Мне страшно хочется пробраться к нему поближе, но это не представляется возможным. Еще мгновение и весь шорох голосов стихает, звучит только один. Он гулкий, громогласный, разносится по площади, держа в неприятном напряжении. После нас просят посмотреть на экран, где мы видим небольшой фильм, призванный мотивировать нас, напомнить, как важны игры для современного спокойствия и мира, как эта беспощадная кровавая традиция необходима обществу. Кидаю беглый взгляд в сторону Финника и вижу, как искажается его лицо. Я знаю, что он об этом думает, он делился со мной этими мыслями.

Экран гаснет. Прелюдия окончена. Начинается самое страшное, и вот уже молодая женщина опускает руку в отверстие в стеклянной сфере, по какой-то своей логике первой выбирая девочку. Мои губы пересыхают от волнения, кажется, я почти забыла, как дышать. Так бывает каждый раз или только в этот? Я перевожу глаза на Финника и впервые встречаюсь с ним взглядом. На секунду бешеное волнение отступает. Здесь столько людей, мне осталось пережить всего две жатвы, не может же быть, чтобы...

— ... Энни Креста...

В этот момент мое сердце пропускает удар, имя кажется каким-то знакомым, но как будто бы и не моим вовсе. Я оглядываюсь по сторонам, а девочки, узнавшие меня, перешептываясь, расступаются в стороны, открывая путь к трибуне. Как будто волной, освобождают мне дорогу и другие дети, которые не знают меня. Я не понимаю, что мне делать. Идти? Я поднимаю глаза на Финника, но он не подает мне никаких знаков, его лицо как-то странно побледнело. То же выражение я замечаю на лице Фергаса. Оборачиваюсь назад, пытаясь взглядом отыскать отца, но кто-то рядом касается моей руки. Девочка из моего класса кивает в сторону приближающихся ко мне миротворцев. Как будто под гипнозом я делаю несколько быстрых шагов вперед. Слышу позади голос отца, выкрикнувшего мое имя, но я не успеваю обернуться.

— Энни Креста, – повторяет настойчивый голос уже не торжественно, а скорее раздраженно. Я ступаю быстрее в сторону трибуны, тем не менее, оглядываюсь, вдруг кто вызовется добровольцем. Ведь в нашем дистрикте все условия для воспитания профи, многие девочки тренировались с пеленок, чтобы быть готовыми к играм. Но все молчат, добровольцев нет. Я ступаю по ступенькам, придерживая полы сарафана, и поворачиваюсь лицом к толпе. Все смотрят на меня так, будто уже видят перед собой покойницу. Девушка рядом со мной тянется к другой сфере, чтобы назвать имя еще одного человека, который поедет со мной на эту бойню, но не успевает, потому что из толпы кто-то вызывается добровольцем. Я думала, что самым ужасным для меня был момент, когда назвали мое имя, но я ошиблась. К трибуне уверенным стремительным шагом направляется Фергас. Я с трудом хватаю губами воздух. Одно дело умереть на чертовых играх самой, но совсем другое – знать, что погибнуть может кто-то близкий. Парень поднимается на трибуну и встает со мной рядом, в то время как я с трудом сдерживаю рыдания. Я знаю, что Фергас – профи. Он может собрать плот из сухого хвороста и лиан меньше, чем за полчаса. Он учил меня ловить  рыбу гарпуном на мелководье, он сильный и выносливый, но кто знает, сколько там таких будет. И, тем не менее, жатва окончена, с Арены может вернуться живым только один. Кто станет жертвой, а кто убийцей?

Отредактировано Annie Cresta (2017-04-24 01:07:38)

Я стою на трибуне в полной растерянности, глупо надеясь, что кто-нибудь сейчас скажет, что это такая шутка, я даже готова посмеяться над ней, если бы это было так. Я так до конца и не осознаю, что происходит, как будто это все вообще не со мной, я всего лишь зритель в толпе, ежегодно смотрящий на ту трибуну, которая сейчас под моими ногами. Я не думаю об играх, не пытаюсь анализировать, что со мной станет, сколько я проживу. Я не думаю о смерти. В моей голове как будто сплошной белый шум. Единственное, чего я сейчас действительно хочу – это увидеть отца. Взглядом ищу его в том месте, где мы попрощались, прежде чем я зашла на площадь, но его там нет. Я слышала, как он выкрикивал мое имя, когда я шла к трибуне. А может, мне показалось? Я вижу движение в толпе, и мой взгляд устремляется туда – папа, он там, он пытается прорваться ко мне, но пара миротворцев его удерживают. Я едва пытаюсь сделать шаг вперед, как чья-то грубая рука ложится на мое плечо, сдавливая его сильными пальцами и заставляя следовать за собой. Я смотрю на Фергаса, его серьезное лицо и тяжелый взгляд становятся мягче, когда он встречает мой взгляд. Увы, мне от этого не легче, ведь он тоже может погибнуть, хоть и прекрасно подготовлен. Как показывает практика, не всегда побеждает тот, на кого делают наибольшие ставки — кажется, это были слова Финника.

Меня приводят в тесную, но довольно уютную комнату. Мебели тут почти нет, но зато чисто, светло и нет той толпы людей, смотрящих на меня жалостливыми взглядами. Зачем меня привели сюда? Почему отдельно от Фергаса? И долго пробуду тут одна? Неужели мне даже не позволят побывать дома с отцом и собрать вещи? Паника накрывает неминуемо. Никогда не страдала клаустрофобией, но сейчас испытываю острую необходимость выбраться из этой комнаты немедленно. Я подхожу к окну быстро, постоянно оглядываясь на дверь – вдруг кто зайдет и увидит, поймет. Не то что бы я хотела сбежать, чтобы не участвовать в Голодных играх, а впрочем, конечно хотела бы, но в данный момент, пытаясь отыскать в оконной раме хоть какой-то выступ, дающий надежду, что его можно открыть, я даже не думаю о том, зачем это делаю и куда побегу.

Звуки за дверью заставляют меня резко отпрянуть от окна и замереть, встав посреди комнаты. Я гипнотизирую взглядом дверь – а ведь я даже не попыталась ее открыть после того, как меня сюда привели, сразу бросилась к окну. Эта мысль приходит мне в голову, когда ручка просто поворачивается, рядом с ней даже нет замочной скважины. Впрочем, глупо полагать, что на выходе меня не отловила бы парочка миротворцев, наверняка дежурящих снаружи. Наконец, дверь отворяется, мне кажется, что я ждала этого момента вечность, хотя прошло не более десяти секунд. В комнату практически вталкивают моего отца, и дверь за ним сразу закрывается, но последний факт уже не имеет для меня никакого значения. Я крепко прижимаюсь к его груди, а он гладит меня по спине и растерянно что-то шепчет мне в волосы. Сквозь биение собственного сердца, отдающего глухим гулом в ушах, слышу как он говорит что-то про маму, и у меня в горле встает ком, а на глазах выступают слезы. Он останется один. Совсем один. После смерти матери я была для него всем, он постоянно говорил, как я похожа на нее, говорил, что только я помогаю ему перенести боль от ее потери, и теперь ему приходится переживать это снова, вновь терять самого родного и любимого человека. И мне нечем его утешить, нечего пообещать, мы оба понимаем, что живой с Арены мне не уйти.

— Я люблю тебя, — шепчу сквозь слезы, целуя щеку, покрытую трехдневной щетиной. Мне больше нечего ему сказать, да и не хватает сил и воздуха в легких. Я понимаю, что нам едва ли доведется встретиться снова, и я крепче прижимаюсь к отцовской груди, как будто желая срастись с ним воедино, чтобы никто не смог разлучить нас. Но вот дверь снова отворяется, и грубый мужской голос заключает, что свидание окончено. Но я не хочу, я еще не готова. Цепляюсь пальцами за скользкую куртку отца, но тщетно, его практически силой выводят от меня. Почему? Почему нам дали так мало времени? Только сейчас я осознаю в полной мере, как хочу жить, как люблю свою жизнь и как боюсь ее лишиться. Увы, трибутам не дают право выбора. Если никто не пожелал выйти на Арену вместо тебя, то тебе уже никуда не убежать.

Оставшись в комнате в одиночестве, я не имею представления, что будет происходить дальше. У меня больше нет родственников, желающих со мной попрощаться, значит, остается только ждать поезда, который увезет нас с Фергасом в столицу Панема. Я кое-что знаю об играх, как к ним подготавливают трибутов, что происходит на самой Арене, про спонсоров, которых необходимо покорить любыми доступными способами. Я не имею ни малейшего представления, чем всерьез могла бы удивить их я. Пытаюсь унять слезы, вытирая их тыльной стороной ладони с раскрасневшихся щек. Дверь снова открывается, и я готова увидеть миротворцев, которые уведут меня, чтобы посадить на поезд. Но в комнату заходят не они. Одэйр. Неужели ему тоже позволили попрощаться? Спустя мгновение я оказываюсь  его объятиях, в руках человека, который уже через все это прошел, который действительно знает, что меня ожидает. Я боюсь поднимать на него взгляд, чтобы не увидеть в его глазах собственную же обреченность. Но приходится это сделать, как только он заговаривает.

— Ты? — только и могу спросить, отстраняясь и глядя на парня. Возможно, он просто пытается меня успокоить, а может, имеет ввиду поезд в Капитолий. Я не знаю, но в этот момент мне почему-то становится страшно. Я никогда раньше не покидала родной Дистрикт, от меня как будто вот-вот оторвут какую-то часть меня, и я ничего не могу с этим сделать. — Мне страшно... — непроизвольно делюсь первой же мыслью, и сама же не могу себе объяснить, чего боюсь больше всего. Я не знаю, сколько нам дано времени на прощание, кажется, с отцом оно прошло слишком быстро, а стало быть, и Финника вот-вот уведут, но сегодня с выражением мыслей у меня все плохо, в голове полный хаос. Финник — тот человек, у которого я могу спросить обо всем касательно игр, но я бестолково молчу, растерянно глядя на него, как будто бы надеясь, что он сам догадается прочитать мои мысли.

Отредактировано Annie Cresta (2017-04-24 01:13:57)

Только находясь на пороге смерти начинаешь всерьез задумываться, почему кто-то принимает решение, кто должен жить, а кто умереть. С точки зрения  Голодных игр решает слепой жребий, и все же, кто-то там наверху изъявляет свою волю — жребию быть, а это значит, что вновь двадцать три человека, еще даже не достигших совершеннолетия, погибнут на глазах у целой страны. Интрига лишь в том, кто выберется из этой бойни живым. Глупо тешить себя иллюзиями, это точно буду не я. Повезет, если моя смерть будет быстрой и я не успею испытать всю предшествующую ей боль и ее тяжелое дыхание у меня над ухом. Мне не хочется обо всем этом думать, но другие мысли в голову почему-то не приходят. Финник обнимает меня как никогда раньше, и этот жест странным образом идет вразрез с его словами интонациями. Он говорит, что все будет хорошо, что я обязательно вернусь домой, при этом объятиями будто прощаясь со мной навсегда. Быть может, вся в слезах с красными глазами я создаю впечатление человека, который остро нуждается с словах поддержки, как бы далеки от действительности они ни были. Я  ничего не говорю, не пытаюсь спорить, лишь покорно киваю, опустив взгляд и разглядывая свои старенькие кеды. Мне странно и непонятно, ведь Одейр еще совсем недавно говорил, что охотнее пойдет на Арену еще раз, чем в менторы, неужели кому-то удалось его уговорить? С одной стороны, меня радует перспектива его присутствия рядом,  поддержки, советов, коими он может засыпать меня с ног до головы. С другой — я прекрасно понимаю, почему он так настойчиво избегал этой должности раньше.

— Не обещай, не надо... — шепчу в отчаянии весьма слышно. Мы оба понимаем, что не вернусь,  сколько бы обещаний он ни дал. Еще никому не удалось избежать Голодных игр, и ни он, ни я ничего не сможем сделать. Как и все наши предшественники, мы бессильны перед беспощадной традицией Капитолия.

Слезы крупными каплями все еще скатываются по щекам, как будто бы по инерции, и я даже не прилагаю усилий, чтобы остановить этот поток соленой воды из глаз. Какой бы хрупкой и слабой я ни казалась со стороны, я не так уж и часто плачу и в целом довольно оптимистично смотрю на вещи, стараясь во всем отыскать хоть что-нибудь хорошее. В данной ситуации, увы, это не работает, в Голодных играх что-то хорошее способны разглядеть только те,  кого прямым образом это не касается. Политики, светская тусовка, Капитолийская богема. Все те, чьих детей не отправят на жатву, те, кто ничего не потеряет, кому ничто не помешает насладиться красочным кровавым зрелищем. Никогда этого не пойму, как  созерцание чьей-то смерти может доставлять кому-то удовольствие?

Голос Финника выдергивает меня из собственных мыслей, заставляя поднять на него взгляд. Он говорит, что я должна выглядеть хорошо, должна понравиться публике, но как это сделать, если я даже сама себе не нравлюсь? Я осознаю, что далека от представления о красивой девушке, гадкий утенок, которому не суждено узнать, сможет ли он когда-нибудь стать прекрасным  лебедем. Одейр просит меня о том, что дается мне очень тяжело — успокоиться и улыбаться. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь вытереть слезы с лица тыльной стороной ладони, но получается лишь размазать их по щекам. Вытираю руку о юбку сарафана и повторяю маневр. Когда мне кажется, что кожа достаточно сухая, поднимаю взгляд на парня и приподнимаю уголки губ в попытке изобразить улыбку.

— Так лучше? — спрашиваю слегка осипшим от волнения голосом. Едва ли я сейчас выгляжу хорошо. Но я стараюсь быть послушной, следовать советам, которые мне дают. Стараюсь не думать о своей участи, о том, что будет со мной, не вспоминать минувшие Игры и все те ужасы,  которые на них творились. Остатки отведенного мне времени не стоит тратить на страх перед будущим, куда важнее и приятнее вспомнить самые теплые и волнующие воспоминания из прошлого. А настоящее... назовем это небольшим приключением. Да, так улыбаться гораздо проще. Дверь открывается, и я вновь слышу неприятный, как будто бы искусственный, мужской голос. Он требует немедленно покинуть помещение и проследовать к транспорту. Я кидаю взгляд на Финника, как будто желая убедиться, что мне действительно нужно следовать за миротворцем. Как будто у меня есть выбор ...

***

— Ты в порядке? – Знакомый голос заставляет меня вынырнуть из бесконечного водоворота мыслей. Я как будто пробуждаюсь ото сна, смотрю растерянно на парня, который садится рядом со мной. Я знаю его много лет, мы выросли вместе, он старше меня на год, в шутку называет меня младшей сестренкой и всегда считал своим долгом защищать меня. Видимо, это превратилось в своего рода инстинкт, который сработал и сейчас. По правде говоря, меня это ужасно злит и расстраивает, меньше всего на свете я бы хотела, чтобы кто-то подвергал свою жизнь опасности из-за меня. Единственная надежда на то, что он станет тем самым единственным победителем 70-х Голодных игр. Мне хочется рвать и метать, спрашивать его, зачем он это сделал. Но я прекрасно знаю, зачем, и нет смысла злиться, когда ничего уже нельзя изменить.

— Я ни разу не ездила на поездах, он мчит быстрее отцовского катера, а мы тут внутри как будто и не движемся никуда, — произношу негромко и даже с улыбкой, игнорируя сам вопрос. Думаю, ответ на него и так очевиден. Я обещала Финнику больше не плакать и старательно держу обещание, пытаясь отвлекаться на вещи хоть сколько-нибудь нейтральные.  – Тебе интересно посмотреть на столицу? Сложно представить себе место, вблизи которого нет океана, – я задаю глупые вопросы, не рассчитывая  получить на них ответы, но Фергас всегда меня понимал. Он не настаивает на тяжелых разговорах, с легкостью подхватывая совершенно беспредметную тему.

— Там рядом есть водохранилище, — замечает он, тоже пытаясь изобразить улыбку, за что я ему очень благодарна. – Оно огромное, и с берега может показаться, что это и есть океан. – Фергас, в отличие от меня, бывал в Капитолии, завод его отца поставляет рыбу и морепродукты в столицу, и парень несколько раз помогал их перевозить. Впрочем, его представления о столице тоже весьма расплывчатые, он едва пересекал границу города.

— Но это ведь совсем другое, правда? – спрашиваю, сама едва ли имея полное представление о том, что такое водохранилище. Почему-то мне кажется это чем-то мертвым и пустым, холодным, глубоким и совершенно неуютным.

— Правда, — отвечает он коротко, и меня этот ответ устраивает. Едва ли мы увидим что-то вне здания, в котором будем жить и готовиться к играм. Финник говорил, что в город трибутов не выпускают, чтобы они не вздумали сбежать, так что придется довольствоваться только видами из окна поезда. – Здесь есть еда, хочешь что-нибудь съесть?

— Я не голодна, — отвечаю с улыбкой, умалчивая о том, что мне кусок в горло не лезет. Меня не отпускает ощущение, что все происходящее как будто не со мной. Фергас встает с кресла и, пообещав скоро вернуться, выходит, оставляя меня одну в просторном шикарно обставленном вагоне.

Я всегда считала себя домашним ребенком, у меня почти не было друзей, и я практически никуда не выбиралась, кроме извилистой речки, что течет у нас за домом и берега океана. И там и там у меня было что-то вроде тайного  местечка, куда не каждый сумеет случайно забрести. В целом я была и сама себе довольно интересна, и крайне немного было вокруг меня людей, которые стремились проводить со мной время. Таковым является Фергас и, как ни странно, Финник Одейр. Я не имею привычки ловить звезд с неба, и, пожалуй, это то, что было ему нужно, когда он возвращался в родные края — отдохнуть от бесконечных поклонниц и просто поговорить. Мне это было не сложно, а слушать со стороны об играх и Капитолии, будучи уверенным, что вряд ли когда-нибудь там окажешься, даже интересно. Теперь все реально, каким бы фантастическим это путешествие ни казалось. Я сейчас так далеко от дома, как  еще никогда не была. И сердце болезненно сжимается при мысли, что я туда больше никогда не вернусь.

Когда Фергас покидает вагон, я внезапно ощущаю себя одинокой и слабой. Беспомощной и обреченной, как рыба выброшенная на берег. Стараясь не углубляться в эти мысли, чтобы вновь не начать жалеть себя, смотрю в окно, в надежде полюбоваться пейзажем, но поезд несется так быстро, что я не успеваю ничего рассмотреть, и, тем не менее, ненадолго меня это увлекает. Равномерный стук колес как будто напевает мне какую-то мелодию, такую новую и в то же  время хорошо знакомую, уверенную и стабильную, как настенные часы, отсчитывающие секунды. Я всегда любила ловить звуки и составлять у себя в голове целую симфонию из них.  Конечно, стук колес и тиканье часов не сравнятся с шумом прибоя, шелестом ветра в пышной листве раскидистых ив и густых вязов, с пением птиц и стрекотом цикад. Но, увы, это все, что у меня осталось из звуков — простая, глухая и уродливая композиция, но даже в ней я усердно пытаюсь отыскать хоть капельку жизни, которой у меня осталось так немного.

Боковым зрением вижу как кто-то появился в вагоне. Поворачиваю голову,  ожидая увидеть Фергаса, но это оказывается не он. Финник непринужденно прогуливается между рядами с едой, что-то выбирая и складывая на тарелку. Меня он как будто бы и вовсе не замечает. Я же сижу тихо, хоть и понимаю, что рано или поздно игры наступят, а перед этим мне придется задать некоторые вопросы и получить ответы на них. И все же хочу оттянуть этот момент как можно дальше, как будто это и будет той самой отправной точкой, как будто именно с той секунды, как слетит с моих губ первый вопрос, пойдет обратный отсчет в сторону неизбежности. Я понимаю, что эта самая неизбежность настигла меня уже в тот момент, как мое имя прозвучало с трибуны на главной площади Дистрикта, и глупо тешить себя тем, что есть какие-то иные ориентиры.

Набрав полную тарелку сладостей и фруктов, Одейр садится рядом со мной в то кресло, которое несколькими минутами ранее занимал Фергас. Парень протягивает мне тарелку, утверждая, что мне обязательно надо поесть и набраться сил. Смотрю на него с некоторым недоверием, немного замешкавшись, и все же беру с тарелки самый близкий ко мне персик.

— Спасибо, — отвечаю, пытаясь изобразить на своем лице нечто вроде благодарной улыбки, но персик не ем, предпочитая крутить его в пальцах и обнимать ладонями его круглые бока. Я рассматриваю фрукт и более не произношу ни слова, как будто надеясь, что Финник сейчас встанет и уйдет или хотя бы Фергас появится в помещении, и мне станет чуточку спокойнее. Когда-то еще совсем недавно я очень любила рассказы Одейра, теперь же я понимаю, что многие из них мне придется проецировать на себя.

Парень недолго выдерживает паузу, переходя сразу к делу. Он просит меня задать пару вопросов, которые волнуют меня больше всего. Я перестаю крутить в пальцах персик и на секунду замираю. Если он думает, что хоть один наш с ним разговор был пропущен мимо ушей, то он глубоко заблуждается. Но есть одна тема, которую я не решалась затрагивать, а он просто ничего не говорил. Сейчас, видимо, самое время затронуть эту самую тему, на которое наложено негласное табу.

— Расскажи, каково это.... убивать людей? — спрашиваю, обращая к нему свой внимательный взгляд. — Как ты так смог? Хладнокровно и беспощадно, как будто их жизни ничего не стоят... — мой голос выравнивается, чуть вздрогнув, а по коже пробегает холодок. А ведь я и впрямь сижу сейчас рядом с человеком, которому пришлось убить с десяток других людей, только чтобы выжить и одержать победу в Голодных играх. Имена погибших трибутов довольно быстро забывают, и я даже уже не помню имя той девушки, чье тело привезли в Четвертый Дистрикт в закрытом гробу. По правде говоря, я сама не уверена, что хочу и готова услышать ответ на этот вопрос. Мне кажется, сама я не способна на убийство, и в данной игре выступлю скорее жертвой, нежели охотником. А вот Фергас... Мне кажется, что есть у них с Финником нечто общее, эта чертовщинка в глазах, способная подтолкнуть на самые дерзкие подвиги. И все же, пожалуй, это первый вопрос, который возник в моей голове...

Не нужно быть эмпатом, чтобы почувствовать напряжение, застывшее в воздухе после моего вопроса. Если бы не стук колес поезда, я бы решила, что пространство вокруг меня застыло, а время остановилось, давая небольшую передышку. Но нет, это неловкая пауза, вполне ожидаемая, в общем-то. Едва ли я осмелилась бы задать этот вопрос там, в нашем родном 4-м Дистрикте, вдали от Капитолия с его безжалостными играми. Напротив, предпочла бы не думать об этом, не очернять своими мыслями безупречность самого Финника Одейра. Но все переменилось в один миг, перевернулось с ног на голову, и вот мы с ним на равных, и я имею полное право лезть к нему в душу, затрагивая даже самые темные ее уголки, ведь моя — вот она, вся целиком в его руках как открытая книга. Глупое ощущение, что я должна довериться ему полностью, заставляет меня требовать от него ответного доверия. Я знаю, что он не обязан мне отвечать, но так же знаю, что он ответит. Я не произношу ни звука, замирая в ожидании. Единственное, что может сейчас спасти Одейра от этой исповеди — появление Фергаса.

— Или ты убьешь их, или они убьют тебя. На Арене нет третьего варианта. Если ты хочешь жить, вернуться домой, еще когда-нибудь увидеть родных и близких, ты сделаешь для этого все. Ты хочешь жить, Энни? Насколько сильно ты этого хочешь?

Финник прирожденный оратор, его истории всегда казались мне  яркими ожившими картинками, настолько реалистичными,  что порой теряешься, действительно ли тебе  об этом когда-то рассказали или ты сам был свидетелем этих событий. Как выяснилось, это касается не только забавных рассказов, но и мрачной прописной истины, с которой и без того знаком каждый трибут, но все равно боится сам с собой вступить в этот диалог. С Арены живым вернется только один, мои шансы, как и шансы любого трибута объективно равны 1 к 24, а если смотреть детально, то и того меньше. Ты хочешь жить, Энни? Не этот вопрос ключевой для меня. Вернее будет сказать, какую цену я готова заплатить за свою жизнь, что принести в жертву собственному эгоизму? Финник рассуждает иначе, он говорит как боец, и его слова меня скорее пугают, чем воодушевляют. Я не перебиваю его, слушая внимательно. Именно с этим человеком мне придется провести вероятно последнюю неделю своей жизни. С каждым его словом, я все отчетливее чувствую, как смерть дышит мне в затылок. А еще мне кажется, что в вагоне стало холоднее, по моим рукам и плечам бегут мурашки.

— Тебе не придется убивать многих, этим займутся профи, а после порешают друг друга. Но, рано или поздно такой момент настанет. И тогда ты должна четко осознавать, что перед тобой не просто человек. Это будет враг. Да, вынужденный, но все равно враг. И у него не дрогнет рука, не появится ни доли сомнения в том, убивать ли тебя. В этот момент просто вспомни всех, кто дорожит тобой, кому ты нужна, Энни. Что бы ты ни сделала, это будет для них.
Знаешь, говорят, сложно убивать только в первый раз. Это не так. Каждый раз это непросто, и чувствовать лучше себя не начинаешь. Совсем. Можно просто на время отключить чувства, совесть, никак не оценивать то, что ты делаешь, и просто идти вперед. Потому что так надо. Потому что это единственный способ выжить...

— Моя жизнь не ценнее, чем любая другая, — качаю головой, опустив взгляд. Нет, я не осуждаю его, не считаю его монстром, и вообще стараюсь не проецировать все сказанное на него, хоть это и резонно. — Я понимаю, что на такой философии далеко не уедешь, — пожимаю плечами. — Но если у меня все равно нет шансов, я хочу хотя бы умереть, оставаясь собой. — Наконец, поднимаю на него взгляд. Не повезло ему с первым трибутом. Впрочем, ему следует поработать с Фергасом. Уверена, что у друга куда больше необходимых для победы качеств, чем у меня. — Нелепость, правда? Выиграть смерть в лотерею, — говорю с печальной усмешкой, принимая протянутый мне бутерброд с настойчивой просьбой обязательно его съесть. — Я поем, спасибо, — киваю, слегка улыбнувшись. — Чуть позже...

***

— Мне обязательно обувать это? – спрашиваю, склонив голову и с недоверием разглядывая туфли из небесно-голубой замши, украшенные ракушками, а главное, на очень высокой шпильке. – Я никогда не носила обувь на каблуке, я не умею, — поднимаю взгляд и перевожу его со стилиста на Финника и обратно. Это чистая правда, не знаю, как вообще можно удерживать равновесие на подобной конструкции, а перспектива упасть с высоты собственного роста на глазах у всей страны не особенно воодушевляет. К тому же, переломанные конечности не освобождают от участия в Играх, иначе год за годом был бы полон травмпункт дезертиров.

— Что там уметь, дорогуша, — в очередной раз закатывает глаза мой стилист, и мне становится немного стыдно. Все те несколько часов, что он пытался привести меня в порядок, он был чем-то недоволен. Видимо, он ожидал материал получше, а я нелепая, непропорциональная, глаза у меня маленькие, губы тонкие, слишком худые руки, выпирающие ключицы – не помню, что еще он там говорил, но я не в обиде, ведь все это действительно так и есть. Сейчас же я стою в струящемся платье, многослойном, потому кажущемся воздушным, от глубокого синего лифа цвет переходит к голубому, а на краях каждого слоя оно белое, что имитирует морскую пену. В волосы, спадающие локонами на обнаженные плечи, заплетены ленты тех же цветов – пожалуй, это было единственное, чем он был доволен. На лицо свое я взглянула лишь мельком, даже не узнав своего отражения, кожа ровного цвета, без единой веснушки, скулы острые, а глаза обведены так ярко, что кажутся едва ли не вдвое больше, чем были. Обзору немного мешают накладные ресницы невообразимой  длины, а от глаз к вискам вся кожа в синих и голубовато-белых блестках. Интересно, сделало ли это меня хоть чуточку красивее в глазах капитолийской богемы? – Ты очень невысокая... – Ах да, совсем забыла, еще и это, причем, первым пунктом. – А Фергас выше тебя на голову, причем, его голову. Если ты не наденешь эти туфли, то тебя вообще из колесницы не видно будет, — выдав это заключение, мой стилист оставляет нас с Финником наедине с злополучными туфлями.

Глубоко вздохнув и кинув обреченный взгляд на своего ментора, встаю одной ногой в неудобную обувь и пытаюсь сделать упор на обутую ногу. Туфли ужасно неустойчивые, и, чтобы удержать равновесие, опираюсь рукой о плечо Одейра. В принципе, не так уж и страшно, слегка пошатываясь, стоять я могу, а вот шаг сделать – проблема. Впрочем, я и правда стала выше, только вот едва ли меня это красит.

— Я похожа на цаплю? – спрашиваю с рассеянной улыбкой. Платье уже не волочется по земле, а достигает примерно середины каблука. Спереди оно короче и немного открывает ноги, позволяя рассмотреть узор из ракушек на туфлях.

Отредактировано Annie Cresta (2017-04-24 01:32:17)

Едва ли кто-то видит мечтой всей своей жизни поехать кровавую бойню в качестве потенциального пушечного мяса, хотя, наверняка есть и такие, но каждая девушка мечтает попасть в руки капитолийского стилиста, который сделает из нее настоящую принцессу из сказки. Пожалуй, я могла бы назвать себя исключением, но, по иронии судьбы, именно меня нарядили как куклу и собираются посадить в карету, которая промчится между плотными рядами людей, показывая меня миру.  Но я чувствую себя не комфортно, хоть стилист в каких-то вещах даже ко мне прислушивался. Зачем мне нужны и туфли, и помада, чтобы стала светлая душа? Я раньше и представить себе не могла, что женщине столько всего может быть надо, чтобы выглядеть достаточно эффектно. Впрочем, Уиллфорд, хоть и мужчина, но боевой раскарас у него поярче, чем у меня. Сборы заняли примерно два часа, и все это время стилист паниковал, периодически прикрикивал на своих помощников, и то и дело причитал, что мы ничего не успеваем, тем самым передавая свою панику и мне, хоть я и понятия толком не имела, куда мы опаздываем и зачем так спешить.

Появление Финника в гримерке меня очень обрадовало. Приятно все-таки видеть знакомое лицо, особенно после того, как вокруг меня два часа крутилось несколько незнакомцев, которые чем-то меня мазали, посыпали и постоянно трогали холодными пальцами мое лицо. Но это все казалось мне вполне терпимым в сравнении с тем ужасом, какой вызывали у меня туфли. Неужели в этом и правда можно ходить? Но деваться некуда, и если я выпаду из колесницы и разобью себе голову, это можно будет считать вполне себе счастливым освобождением от участия в Голодных играх. Впрочем, моя самонадеянность поражает даже меня - с чего я взяла, что в этой обуви я вообще доберусь до колесницы? Финник делает мне комплимент, и я смущенно опускаю взгляд. Если бы не толстый слой тональных средств, пудры и чего-то там еще, возможно, было бы заметно, как мои щеки зарумянились. Когда я влезаю в неудобную обувь, Одэйр предлагает снять туфли перед публикой для того, чтобы меня заметили спонсоры. Не уверена, что подобный жест мог бы их очаровать, но ему ведь виднее, поэтому послушно киваю, улыбнувшись. На какой-то миг даже забываю, что я стою в туфлях на высоченном каблуке, но мой ментор спешит мне об этом напомнить, внезапно предлагая помощь в формировании модельной походки.

- Что? - спрашиваю я, издавая непроизвольный смешок. Это звучит как шутка, но вдруг парень и впрямь начинает давать инструкции, как держать голову и делать шаги. - А, ты это серьезно... - бормочу я, быстро стирая глупую улыбку с лица. Но, увы, не надолго - когда Одэйр начинает показывать наглядно, как мне нужно идти,  я не могу сдержать смех. Неужели и мне надо это повторить? Он просит не смеяться, но сдерживаться у меня не очень то получается. - Не могу, - отвечаю я ему на эту просьбу. Но когда он протягивает руку и просит, чтобы я попробовала пройтись, я смело вкладываю пальцы в его ладонь. - Хорошо, давай попробуем, - отвечаю я уже уверенно. Ему удалось меня развеселить, и теперь мне не так страшно. Я выпрямляю спину, как просил меня стилист, и теперь просит Финник, чуть вздергиваю подбородок и делаю шаг. В общем-то, в таком величественном виде, приосанившись, я качаюсь из стороны в сторону, гадая, что случится быстрее - сломается каблук или я завалюсь набок. Быстро приставляю вторую ногу к первой, чтобы не случилось ни того ни другого - да уж, что ни говори, а Одэйру это удается куда лучше. После пытаюсь делать шаги поменьше - и это как раз то, что нужно. Слегка воодушевившись успехом первых трех шагов, пытаюсь чуть ускориться, и едва не падаю, повисая почти всем своим неуклюжим тельцем на сильной руке своего ментора. Промямлив что-то вроде извинения и сопроводив его глупой улыбкой, вскарабкиваюсь по его плечу и вновь встаю на свое персональное орудие пыток. Делаю еще несколько вполне успешных шагов, и я почти даже вошла во вкус, но следующее задание вызывает у меня панику - Финник просит пройтись без его помощи. - Ты уверен? - спрашиваю взволнованно, очень неохотно отпуская руку парня, которая была для меня надежной страховкой.

Сделав глубокий вдох, я шагаю вперед, одновременно пытаясь следить за осанкой, подбородком и полами своего платья.  Ужас, неужели эти столичные женщины могут столько вещей держать в голове? Ступаю неспешно, и хоть и с грациозностью хромой антилопы, но на ногах все же держусь. С каждым шагом моя походка становится куда увереннее, и вот я уже даже улыбаюсь. И несмотря на то, что обувь  ужасно неудобная, и у меня начинают болеть ступни, я радуюсь тому, что сумела освоить технику передвижения на каблуках. Финник принимается аплодировать, изображая восхищенного зрителя, и я снова улыбаюсь, застенчиво опуская взгляд на обувь. Мне никогда не делали столько комплиментов, тем более, Финник, поэтому я не до конца понимаю, как правильно на них реагировать.

Увлекшись этой теплой дружеской атмосферой, я почти забываю, зачем я здесь, и к чему меня готовят. Увы, долго пребывать в этом забвении мне не приходится, кто-то и организаторов напоминает, что мне пора проследовать к колеснице. Обращаю встревоженный взгляд на Финника, как будто он может уберечь меня от всего этого, защитить, но он тут же меняется в лице и дает мне наставления. Меняется все - его тембр голоса, взгляд, манера разговора. Сейчас передо мной не друг, с которым можно смеяться и дурачиться, а мой ментор, наставник, который дает мне советы и напутствия. Я покорно киваю, опуская ресницы, когда он коротко целует меня в лоб, и, не произнеся больше ни слова, следую к своей колеснице, где меня ждет Фергас. Как там говорят, в лоб целуют покойников?

***

Сегодняшний день меня очень утомил, и под вечер мне уже стала практически безразлична мысль о предстоящих Играх. Я ужасно устала и проголодалась. Когда мы вернулись в апартаменты, стол был уже накрыт, но первым делом я направилась в душ. Вода - всегда была моей стихией, я пока не успела в полной мере осознать, что побережье океана осталось где-то далеко отсюда, и едва ли мне придется увидеть его снова.

Во время ужина Фергас задавал вопросы Финнику, которые лились из него неиссякаемым потоком. Некоторые, казалось, заставляли задуматься и самого ментора. Он всегда был таким: любознательным, иногда дотошным, - но меня никогда это не раздражало и не напрягало, ведь помимо всего прочего, он полученными знаниями очень охотно делится, и в свое время очень многому меня научил. Я же молча ковыряю вилкой салат, аппетит совсем пропал, но вставать из-за стола первой мне кажется не совсем правильным, да и могут начать задавать вопросы. Поймав на себе взгляд Финника, отправляю в рот креветку и тщательно ее пережевываю. Когда ужин заканчивается, я вскакиваю из-за стола, едва не сбив с ног подкравшуюся сзади  женщину, которая едва удерживает собранную посуду, уронив лишь вилку. Я тут же наклоняюсь, поднимая прибор и возвращаю его на тарелку. Хочу помочь собрать остальное, но  молодая леди, разряженная как попугай, зачитывавшая мое имя с трибуны, касается моей руки и укоризненным тоном говорит, что я не должна этого делать. Я послушно ставлю тарелку и, коротко извинившись перед девушкой, ответившей мне коротким безмолвным кивком, направлюсь поскорее в свою комнату. Завтра будет новый день, и, судя по диалогу Финника и Фергаса, нам предстоят тренировки и подготовка к выживанию на Арене.

Отредактировано Annie Cresta (2017-04-27 01:37:41)

Идея скрыться в своей комнате изначально показалась мне наилучшим вариантом того, что я вообще могу в данный момент сделать. Но когда я захожу в помещение и прикрываю за собой дверь, вопреки ожиданиям, легче не становится. До этого момента я едва ли сумела здесь что-либо рассмотреть. В общем и целом интерьер довольно нейтральный, и, возможно, даже уютный, но, каким бы он ни был, мне он все равно не позволит ни на секунду забыть, кто я теперь и что меня ожидает. До игр еще почти неделя, и, как оказывается, до них еще надо дожить. В первый же день трибутов забросали отравленными цветами. Из-за моей растерянности, или даже благодаря ей, нас с Фергасом это не коснулось. И если Финник и Мэгз не стали развивать эту тему, списав произошедшее на единичный случай, то Пенелопа не сумела пренебречь свежими слушателями. Все, что она рассказывала, расстраивало меня еще больше. Мало того, что трибутов отправляют на смертоносную бойню, на которой подавляющее большинство детей и подростков погибнет, оставляя стране одного победителя, так еще им приходится терпеть все эти менторские игры, призванные как можно скорее заставить сойти с дистанции трибутов конкурента. Это мелкое вредительство почти не заметно со стороны, и лишь разогревает интерес публики к зрелищу. Никому не наносят существенного урона, лишь пытаются сделать конкурентов менее привлекательными для спонсоров или ослабить их перед бойней, чтобы они стали легкой добычей. Нас уже не считают за людей. Я не понимаю Финника и Фергаса - как можно было пойти на это добровольно? Стоило мне вспомнить о менторе, как в дверь тихонько постучали. Немного замешкавшись, я не успеваю ответить, но этого и не требуется, Одэйра, видимо, не особенно волнует, что я могу хотеть остаться наедине с собой. Но я не злюсь, поприветствовав его вновь слабой улыбкой. Он сразу заговаривает, сообщая, что все то, о чем друзья беседовали за ужином, не подходит лично мне, чем тоже застает меня врасплох.

- Я их почти не слушала, - признаюсь, виновато опустив взгляд. Я даже не могу вспомнить, что творилось в моей голове, чем были заняты мои мысли. Я ловила лишь обрывки фраз, но не пыталась вникнуть в их смысл. Впрочем, Финник совсем не злится на меня за это, напротив, поясняя, почему эти советы мне не подходят. - Ты слишком хорошо меня знаешь, - устало улыбаюсь, склонив голову набок. Я чувствую, что что-то изменилось в его голосе, в его поведении - он как будто старается быть ближе и держать дистанцию одновременно, и мне пока непросто сориентироваться. 

Финник вновь дает мне настойчивые инструкции, словно пытаясь достучаться до меня, разбудить во мне боевой дух, которого никогда там не наблюдалось. Я ничего не отвечаю, сажусь рядом с ним и внимательно разглядываю его раскрытую ладонь. Я почти не вслушиваюсь в то, что он говорит, мне тяжело воспринимать его назидательный учительский тон. Мне он кажется каким-то несвойственный для Одэйра, даже когда он меня чему-то учил в родном дистрикте, это происходило как-то непринужденно, он постоянно шутил, дурачился, я помню, как, порой, у меня живот болел от смеха над его шутками. Иногда он напротив, бывал раздраженным или расстроенным, и я его внимательно слушала, отвлекая от проблемы всякими глупостями, рассказами о красном морском еже, который не стареет, или о том, что дельфины спят с одним открытым глазом. Его это развлекало, как ни странно, гораздо лучше, чем одобрительные возгласы друзей из школы профи на любое его слово.  Сейчас он ведет себя серьезно и сосредоточенно, и страшно становится немного от таких перемен. Меня оторвали от родного дома, школы, отца, вокруг и так слишком много нового и непривычного, и меня совсем не радует, что новым и непривычным становится для меня и Финник. Из друга он превратился в ментора, но я не могу его осуждать. Ему тоже приходится несладко, и я прекрасно понимаю, что он ничего не может обещать или гарантировать ни мне, ни Фергасу. Я раскрываю свою ладошку рядом с его и внимательно сравниваю. 

- Моя мама говорила, что хиромантия - это глупости, и каждый сам создает свое будущее, - произношу с печальной улыбкой. Я скучаю по ней безумно, и хотя она считала это антинаучным, мне хочется верить в существование загробного мира, где я, если мне и суждено погибнуть на Арене, смогу вновь увидеть ее. Я провожу пальцем по линии жизни на ладони Финника и хмурюсь.- Она не короткая, - пропустив гладкий отрезок кожи, касаюсь пальцем тонкой складки у самого запястья. - Смотри, она как бы обрывается тут и продолжается тут. - Быть может, старуха была слеповата и проглядела это. - Как будто ты должен был умереть на какое-то время, а потом воскреснуть, словно Лазарь из Вифании, - эта мысль вызывает у меня непроизвольный смешок. Религия много лет назад превратилась в мифологию на уровне школьной литературы, в Панеме только один культ, один Бог - и это нам внушают с пеленок. Я перевожу взгляд на свою ладонь, линия жизни на которой уверенной и четкой складкой тянется к запястью, и не думая прерываться.  - Ерунда какая, - бормочу себе под нос, убирая руку. Мне не очень хочется говорить про Игры, прошло всего чуть больше суток, а я уже тоскую по дому. - Ты не замечал, что все здесь какое-то искусственное, безжизненное, как кукольный домик? - Хотя моя семья и не бедствовала, дома для кукол у меня не было, но я видела его у одноклассницы, отец и братья которой занимались добычей морского жемчуга. Тогда яркая и красочная пластмасса завораживала, но теперь, когда я оказалась внутри этого пестрого безумия, вся магия из детских воспоминаний словно испарилась. - Здесь нет зелени, не слышно пения птиц, пресная вода имеет совсем другой вкус, даже воздух будто не настоящий, - я кидаю взгляд на окно, которое, быть может, и не окно вовсе. Оно показывает любую погоду, какую только захочется, но открыть его нет возможности - сплошная иллюзия. 

Отредактировано Annie Cresta (2017-04-27 17:25:57)

Я знаю, что Финник провел в столице очень много времени после победы. В Дистрикт он возвращался нечасто, преимущественно, чтобы поздравить близких с праздниками. Я не была в их числе, на мой День Рождения он ни разу не приехал, но никогда не забывал прислать какой-нибудь подарок. Несмотря на то, что я осталась жить вблизи большой воды, а он находился в золотой клетке в центре мира, его презенты обычно были так или иначе связаны с родными просторами, в каждом предмете присутствовало что-то, передающее мне всю его тоску по дому: будь то красивый ночник с голубоватым свечением, проникающим в комнату сквозь резные узоры в форме дельфинов и морских звезд, или заколка для волос, украшенная причудливым узором, сотканным из ракушек и жемчуга. По правде говоря, это сбивало меня с толку, было непонятно, почему он так редко приезжает, если так скучает по Дистрикту. Он стал для меня загадкой, в то время как другие то и дело говорили, что он совсем зазнался.

Я помню его до игр, каким он был, его ценности и приоритеты. Накануне жатвы, когда Финник твердо решил вызваться добровольцем, между нами состоялся разговор, о котором мы теперь не вспоминаем. Одэйр был зол на родителей и полон решимости, а все мои уговоры одуматься были восприняты как отсутствие уверенности в его силах. Не могу сказать, что мы в тот вечер поругались – вовсе нет, но его тогда с готовностью поддержали все друзья из школы профи, - и сложно сказать теперь, действительно ли они верили в его победу или были рады избавиться от конкурента на лавры лучшего студента и любимца девочек. Он уходил с гордой улыбкой на лице, живой и полный уверенности, а вернулся с потухшими глазами, устало скалясь публике, которая, казалось, не замечала никаких перемен. Все вокруг поздравляли его с победой, осыпали комплиментами и льстивыми речами, а я ждала, что он придет и скажет мне что-то вроде «Я же говорил!», но он не пришел, и, кажется, какое-то время и вовсе избегал моего общества. Гораздо позже он рассказал мне, что поссорился со всеми своими друзьями – они неприкрыто завидовали его успеху, не понимая, чего стоил ему этот успех, и сколько еще придется за него заплатить, но он не хотел ничего объяснять, бессильно раздражаясь узости их мысли. Быть может, подобная участь постигла бы и меня, заговори я при встрече о победе, но я лишь сказала, что рада видеть его живым.

Я не сразу призналась, что не смотрела его игры. Обещала, но не смогла себя заставить, боялась увидеть его смерть своими глазами. Прежний Финник самоуверенно фыркнул бы и посмотрел на меня с укором, но Финник, переживший весь этот ужас, кажется, даже вздохнул с облегчением. Он не хотел, чтобы я видела его убийцей - решительным и безжалостным. Он мог бы объяснить это сотнями аргументов: что у него не было выбора, что невозможно выбраться с Арены, не искупавшись в крови соперников, что либо выживешь ты, либо выживут тебя. Мог бы, но не пришлось - и это еще одна деталь, позволившая мне остаться его другом. Разумеется, это не значит, что я пребывала в неведении. В школе каждый день на переменах все только и  обсуждали игры. Я внимательно и с волнением прислушивалась к разговорам, чтобы только услышать, что он жив. Разумеется, все болели за Финника, и после занятий никто не задерживался: как дети, так и учителя, после окончания уроков мчались домой смотреть трансляцию и болеть за самого молодого добровольца в истории Панема, впоследствии ставшего самым юным победителем.

Теперь ему предстоит смотреть полнометражный фильм ужасов с моим участием, но ему, в отличие от меня, нельзя будет закрыть глаза на страшном моменте, его работа заключается в том, чтобы следить за каждым шагом своих трибутов. Как он только справляется каждый раз? Меня вообще удивляет, как он решился пойти в менторы, да не просто решился  - а целенаправиленно готовился ко всем тестам и испытаниям. На прямые вопросы всегда отвечал уклончиво, но явно давая понять что менторство - меньшее из зол, предоставленных ему на выбор. О большем он рассказывать не хотел, и вскоре я прекратила спрашивать. Сейчас же я имею полное право задать этот вопрос и получить на него развернутый ответ, но не сегодня. Финник, похоже, тоже немного утомился, отвечая на бесконечный поток вопросов Фергаса, поэтому легко и с юмором подхватывает тему, которая минуту назад меня всерьез угнетала. Я смеюсь над его артистичным исполнением чего-то среднего между роботом и марионеткой - только он так может, превратить проблему в веселье, при этом умудрившись не высмеять мои чувства. Но он быстро возвращается к очередным инструкциям, и мне приходится убрать глупую улыбку с лица.

- Разве игра не должна приносить радость? - вздыхаю в ответ на идею Финника сравнить кровавую бойню с развлечением. Голодные Игры давно извратили значение этого слова, перепачкав его липкими кровавыми следами. - Боюсь, даже моя фантазия не готова к таким подвигам. - По правде говоря, мне кажется, что Финник впустую тратит на меня время, когда может работать с действительно перспективным трибутом. Но я рада, что он рядом, от его присутствия на душе становится теплее и спокойнее, словно, пока он со мной, я могу не бояться вообще ничего, и даже понимание, что уберечь меня от игр не под силу даже ему, не омрачает этого приятного чувства. И я даже готова слушать его лекции и напутствия дальше, стараться запоминать, чтобы не подвести его хотя бы то время, что смогу протянуть на Арене. Но Одэйр неожиданно меняет тему, и я недоверчиво поднимаю на него взгляд - снова шутка? Но в его лице не нахожу ни намека на веселье. - Правда можно? - спрашиваю я на всякий случай. Бассейн - не океан, конечно, но мне так хочется поплавать, размять руки и спину в прохладной воде, что я без капризов согласна и на такую сравнительно маленькую площадь водной глади. - Мы точно никому не помешаем? - спрашиваю, совсем забыв, что это даже не самый насущный вопрос в данной ситуации. Мне не позволили прийти домой и собрать вещи, в Капитолий я приехала в том, в чем была на жатве. Здесь мне выдали пижаму, халат, полотенце, нижнее белье и средства личной гигиены. Остальным моим образом занимались стилисты. Стало быть, ни о каком купальнике и речи быть не могло, о чем мне, видимо, следует признаться Финнику и забыть о бассейне как минимум до завтрашнего вечера. - Есть одна проблема - мне не в чем плавать, - решаюсь сообщить я, смущенно отводя взгляд, но пытаясь не демонстрировать, как сильно меня опечалил этот факт.

Отредактировано Annie Cresta (2017-05-03 01:24:29)

- Утопиться? – Конечно, мне приходила в голову замечательная идея решить проблему участия в играх суицидом, но она была весьма ненавязчива, лишь промелькнув где-то между другими, более важными мыслями, она исчезла, вновь вынырнув только сейчас после слов Финника. Правда, если бы мне и взбрело это сделать, то едва ли я выбрала для этих целей воду. Финник сам учил меня задерживать дыхание под водой. Мой рекорд прошлого лета 8 минут 14 секунд. Правда, это был единственный раз, когда я смогла продержаться больше восьми минут, и тогда я едва не потеряла сознание. – Звучит заманчиво, но немного не для меня – слишком долгая смерть, - отвечаю, улыбнувшись уголками губ. В каждой шутке есть доля шутки. Если мне суждено вскоре умереть, я не хочу, чтобы орудием моей смерти стала вода. Мы всегда были с ней добрыми подругами, и мне хотелось бы сохранить эту дружбу до самого конца.

Новость о том, что одолжить купальник можно попробовать у Пенелопы, меня воодушевляет, хоть это и не кажется мне удобным. Я почему-то не задумываюсь, что у нас с этой девушкой, как минимум, разный размер груди, что вскоре замечает сама Пенни. Тем не менее, выход все-таки существует, и он куда более привлекательный, чем просить одежду у едва знакомой девушки. Пенелопа не задает лишних вопросов, мило щебечет о чем-то своем, пока мы идем по длинным коридорам. Мы с Финником всю дорогу молчим, что капитолийкой явно воспринимается, как заинтересованность в ее болтовне, в суть которой я даже не вникаю. Она мурлычет о каком-то приеме, шампанском, чьи-то совершенно безвкусные наряды. Когда мы приходим к нужному помещению, Финник быстро ретируется, оставив нас с Пенни наедине.

Девушка тут же начинает щебетать теперь уже о купальниках. Складывается впечатление, что она знает о них все. Один из них ее особенно волнует, и она тут же начинает с видом знатока давать на него подробную рецензию. Я не пытаюсь ее перебить, хоть ее слова и вызывают у меня недоумение. Я не загораю и вообще всячески избегаю ультрафиолета, потому что моя кожа очень быстро сгорает, а сам загар к ней не липнет. Да и какое наслаждение - валяться на песке под горячим солнцем? Ведь прохладным свежим вечером и дышится легче, и вода все еще сохраняет тепло дня, и звуки волн совершенно волшебные. А здесь еще, оказывается, полосы от одежды считаются несовершенством, от которого срочно необходимо избавиться. Я не спорю с ней, но на купальник смотрю настороженно. Что-то мне подсказывает, что просить помощи в выборе у Пенелопы - гиблое дело.

- Я могу выбрать любой? - спрашиваю робко и вижу разочарование в глазах девушки. Та неохотно кивает, возвращая  технологичное чудо на место. Я с любопытством разглядываю другие варианты, пытаясь подобрать хоть что-то, в чем я смогу чувствовать себя комфортно. Многие модели очень откровенные, видимо, по той причине, которую сейчас озвучивала наш эскорт, некоторые украшены стразами,  бисером, пластиком и другими всевозможными совершенно лишними элементами декора - все яркое, пестрое, привлекающее внимание. Создается впечатление, что они созданы лишь для того, чтобы дамы могли покрасоваться друг перед другом, ведь плавать в таких вещах по меньшей мере неудобно. Я с трудом нахожу наиболее с виду комфортный купальник своего размера, взглянув на который, Пенни недовольно морщит носик, что мне служит подтверждением правильности выбора. Молодая смуглая брюнетка подает мне полотенце и жестом указывает, куда я могу пройти переодеться. Я благодарю девушку, и та смотрит на меня удивленно пару секунд, после чего неуверенно улыбается мне, кидая беспокойный взгляд на капитолийку. И почему с ними нельзя разговаривать? Чем они отличаются от других людей? Решив не привлекать к ней внимание Пенни, спешу в раздевалку.

Сборы не отнимают у меня много времени. В помещении я оказываюсь одна, и это меня радует. Переодевшись, я наспех собираю волосы наверх в небрежный пучок, складываю аккуратно свои вещи, беру полотенце и выхожу, направляясь обратно к тому месту, где оставила Пенелопу. Наверное, надо бы извиниться перед ней, она ведь искренне пыталась мне помочь, но вся беда только в том, что мы не сошлись во вкусах. Но когда я подхожу к девушке, рядом с ней уже стоит Финник и что-то говорит ей. Я лишь успеваю услышать последнюю фразу, которую Пенни не удостаивает ответом. Она кидает мне дежурное "хорошо провести время" и спешит к выходу.

- Ты разве не останешься с нами? - но мой вопрос лишь ударяется о закрывшиеся двери. Я не знаю, о чем  они говорили, но похоже, что девушку этот разговор расстроил. - Ты был груб с ней, - смотрю на Финника с некоторым укором, я понимаю, что обстоятельства бывают разные, но Одэйр умеет быть резким. Мне тоже часто доставалось, когда мы начинали о чем-то спорить. Я понимаю, что сейчас будет правильным обойти острую тему, тем более, я и впрямь лезу не в свое дело. Мы оба устали, нам нужен отдых, а вода лучше любого успокоительного, после плавания так сладко спится. - Мы идем? - спрашиваю нетерпеливо. Еще несколько секунд, и отъезжающие в стороны двери открывают нам проход в весьма своеобразную комнату. Я не сразу признаю в водоеме бассейн, больше похоже на болото, где растут кувшинки и камыши, и снова все слишком, с перебором, словно в этом городе люди паничесаи боятся всего натурального и естественного. Но что еще более удивительно, из посетителей здесь, похоже, только мы. - Тут больше никого нет, - замечаю я очевидное, кинув полотенце на один из шезлонгов и подходя ближе к воде. - Нам точно можно здесь находиться?

Отредактировано Annie Cresta (2017-05-06 09:14:40)

Бассейн явно не предназначен для плавания на те дистанции, к которым мы привыкли. Вода спокойная и пресная, словно в озере, прозрачная и едва достигает верхней части моего купальника, хоть я и не высока ростом. Плавать быстро надоедает, и мы начинаем дурачиться: смеемся и брызгаемся, устроив шуточную водную битву - как в детстве. Мы расшумелись так, что гул стоит на все помещение, отражаясь от стен и вторя нашим голосам и смеху. На миг забыв, что под моими ступнями не песчаное дно, а скользкий кафель, поскальзываюсь и теряю равновесие. В море, наступи я неаккуратно на камень и нырни под воду, я бы даже не испугалась, но сейчас мое лицо стремительно приближается к мраморному изваянию. Помогает мне не нарушить обещание дожить хотя бы до старта Голодных игр тот, кому я его и давала. Я не успеваю опомниться, как оказываюсь в крепких объятиях Финника. Очень близко. Я ловлю его взгляд и застываю, не в силах разорвать зрительный контакт. В груди появляется ощущение как от прыжка с тарзанки, а сердце бьется быстро-быстро. Мы и раньше обнимались, это было в порядке вещей, но сейчас словно что-то изменилось, и вот я смотрю на него уже совсем иначе. Мне не нравится, что это происходит, но любопытно новое ощущение. Где-то в сознании мелькает мысль, что нужно поблагодарить его и заверить, что меня можно отпустить, и я смогу устоять на ногах, но слова застревают в горле, и я смотрю на него словно под гипнозом. Впрочем, Одэйр тоже не торопится выпускать меня из рук. Мгновение теряет свое волшебство так же быстро, как оно и возникло. Стук каблуков заставляет Финника насторожиться и не только выпустить меня из объятий, но и создать между нами приемлемую дистанцию.

- Спасибо, - запоздало говорю я, но он меня как будто не слышит, настороженно вглядываясь в сторону источника звука. И вот в нашем поле зрения появляется девушка в весьма экстравагантном обличье. Вернее, таковым ее облик кажется мне, в ее представлениях о том, как должна выглядеть женщина, я тоже наверняка смахиваю на инопланетянку. Девушка спускается в бассейн, и я смотрю на ментора в поисках ответа - что происходит и как мне себя вести в обществе этой дамы. Ответа не следует, он даже не смотрит на меня, всем его вниманием в один миг завладела она. Следует продолжительный поцелуй, и я смущенно отвожу взгляд, краснея от неловкости. Мне не удается сопоставить то приятное ощущение минуту назад и все происходящее со мной в данный момент.

Надо уйти, и я уже даже придумала план отступления, но вдруг внимание особы обращается ко мне. Она смотрит в мою сторону с напускной жалостью, почти брезгливо, и от этого мне еще больше не по себе. Я для нее словно вещь, безмолвная статуя вроде той, о которую я едва не расшибла голову, только уродливая настолько, что не вписываюсь даже в местный антураж. Мне обидно, но я ничего не отвечаю, смотрю на Финника в поиске защиты, но он ведет себя так, словно меня тут нет вовсе - паршивое чувство.

- Уже поздно, Мэгз говорила, что завтра рано вставать, я пойду, - тараторю я быстро, пока мне удается сдерживать эмоции. - Рада была встрече, - кидаю девушке дежурную ложь напоследок и спешу выбраться из бассейна. Я так тороплюсь сбежать из этого места, что совершенно забываю про полотенце и тапочки, мокрыми босыми ногами шлепая по полу в раздевалку. Там я плюхаюсь на скамейку и пытаюсь отдышаться и заглушить обиду.  Я пытаюсь успокоиться, убеждая себя, что просто не знакома со всеми порядками Капитолия, что тут все совсем не так, как у нас в Дистрикте 4, и капитолийки имеют право смотреть на всех с высоты своего статуса. И с чего я решила, что Финник вообще должен за меня заступаться? Он и раньше никогда этого не делал, этим занимался Фергас.

Я не знаю, сколько я сижу и смотрю, как вода с моих волос, срываясь одинокими каплями, падает на пол. Влага на моей коже остывает, и мне становится холодно, но я не двигаюсь с места, стеклянным взглядом продолжая провожать капли. Вдруг что-то мягкое ложится на мои плечи - махровое полотенце, по размеру больше напоминающее плед. Я застываю в нерешительности, боясь обернуться - только бы не Финник, я совсем не готова с ним говорить, все еще злюсь, почти готова разрыдаться с досады, а еще почему-то стыдно, быть может, за ту глупую мысль что я позволила себе допустить. Финнику Одэйру уж точно не может быть интересна такая как я, таких он видел целый Дистрикт, и только высмеивал их попытки завоевать его внимание. Ему просто меня жалко, мы дружили много лет, и нам вот-вот предстоит попрощаться. Но, к своей большой удаче, обернувшись, я вижу вовсе не своего ментора, а невысокую красивую девушку, которая давала мне полотенце перед тем, как я пошла переодеваться.

- Спасибо, - произношу я, улыбнувшись и сильнее закутываясь в теплую махровую ткань. Девушка отвечает мне улыбкой и кивком, вновь не произнося ни звука. Неужели им запрещают разговаривать? Ни от одного человека из числа прислуги я не слышала ни слова, даже чтобы они общались между собой. - Как тебя зовут? - спрашиваю, понимая, что ответ я вряд ли получу. Так и есть, девушка смотрит на меня обескураженно, словно подобного вопроса ей в жизни не задавали или даже он какой-то неуместный. - Ты не можешь говорить, да? - наконец, догадываюсь я, что девушка просто немая. В подтверждение моих мыслей, она грустно пожимает плечами, мол, так уж вышло. Она уже собирается выйти из раздевалки, оставив меня наедине со своими мыслями и одеждой. Она права, мне надо одеться и вернуться в апартаменты, пока поисками меня не занялся Финник. Только вот я совершенно не помню, какая из одинаковых дверей на этаже мне нужна. - Постой, - вновь обращаюсь я к девушке, и она мгновенно останавливается, тут же оборачиваясь ко мне, смотрит внимательно, немного как будто испуганно. - Ты знаешь, где апартаменты трибутов Четвертого Дистрикта? - спрашиваю ее, и взгляд брюнетки становится сочувствующим. На секунду задумавшись, она осторожно кивает. - Сможешь проводить меня? Я боюсь заблудиться. - А к Финнику обращаться не хочу, как и отрывать его от Дездемоны, которой это явно не понравилось бы. Моя молчаливая собеседница вновь отвечает кивком, но выглядит уже не такой настороженной. Она покидает помещение, давая мне возможность привести себя в порядок.

Когда я аккуратно открываю дверь, вижу, что свет в просторной гостиной еще горит. Интересно, его выключают?   Я стараюсь тихонечко пробраться в свою комнату, чтобы никого не разбудить, но вдруг слышу свое имя, произнесенное знакомым голосом. От неожиданности испуганно вздрагиваю и оборачиваюсь в сторону широких белых диванов, на одном из которых устроился Фергас, окруживший себя стопками книг.

- Я думала, ты уже спишь, - улыбаюсь другу, меняя траекторию движения. Подхожу к нему и сажусь рядом, взяв в руки одну из книг о насекомых. Он всегда был любознательным, и, в отличие от меня, не привык тратить время впустую.
- Не спится. Вот решил повторить тут кое-что. Арена может представлять собой что угодно, от густых джунглей до ледяной пустыни, нужно быть готовым ко всему, - серьезно заявляет он, отрывая взгляд от книги и обращая его ко мне. - Ты в порядке? Выглядишь грустной, - он склоняет голову набок, разглядывая мое лицо.
- Устала, - отмахиваюсь я, и это ложь лишь наполовину. Я не хочу вдаваться в детали. Я и впрямь чувствую усталость от всего, что мне довелось пережить за последние пару дней. - Еще вчера утром я проснулась в своей кровати, и все было так просто, обычно, и казалось, куда это может деться?  - Фергас ничего не говорит, но он слушает, всегда внимательно, спокойно, какую бы бесполезную информацию я ни выдавала. - А сейчас я так далеко от дома, и никогда больше всего этого не увижу.
- Увидишь, - уверенно заявляет Фергас, захлопывая книгу, откладывая ее в сторону и обнимая меня за плечи. Я забираюсь с ногами на диван, придвигаясь к нему. Мне приятно, что он пытается меня успокоить, но не хотелось бы, чтобы вышло так, как он говорит.
- Я надеюсь, что ты победишь, - отвечаю я. Не смотрю на его лицо, но мне это и не нужно, чтобы знать, что он сейчас недовольно наморщил нос.  Возможно, он сказал бы что-то еще, но звук открывшейся входной двери заставляет меня встрепенуться. Финник вернулся из бассейна. - Я пойду спать, -  выпаливаю я, высвобождаясь из объятий друга. - Доброй ночи, - желаю ему и то же быстро повторяю, обращаясь к Финнику, и спешу скрыться за дверьми своей комнате.


- Может, расскажешь? - Фергас заставляет меня вынырнуть из своих мыслей, пока пальцы машинально затягивают тугие узлы на рыболовной сети. Я поднимаю на него недоуменный взгляд, друг смотрит на меня спокойно, явно ожидая какого-то животрепещущего рассказа. Он только что брал силовые упражнения, и на лбу и на шее его блестят мелкие капельки пота. - Что произошло у вас с Одэйром? - уточняет он, вытирая пот салфеткой.
- С чего ты взял, что что-то произошло? - стараюсь отвечать непринужденно, хотя сердце начинает стучать очень быстро от волнения.
- Ты со вчерашнего дня от него бегаешь как черт от ладана, - пожимает он плечами.
- Я не бегаю,  - фыркаю недовольно, хмуря брови. Наступает напряженное молчание, Фергас не повторяет своего вопроса, но я понимаю, что он никуда не делся. Глубоко вздыхаю и отпускаю концы бечёвки. - Я вчера увидела его девушку, - сознаюсь, не поднимая взгляда, мне самой стыдно, что меня это задело.
- Только не говори, что ты тоже присоединилась к его фанклубу, - со стоном произносит Фергас, - Креста, только не ты. - Он всегда скептически относился к популярности Финника среди девушек нашего Дистрикта. В школе профи его часто сравнивали с Одэйром, и это одна из немногих вещей, которые выводили его из себя.
- Да нет, - отмахиваюсь я. - Просто, мы ведь друзья, много общаемся, а он ни разу о ней не упомянул, даже вскользь, - пожимаю я плечами. - Она очень грубая, - добавляю я зачем-то, и для Фергаса очевидно все встает на свои места. Я ничего не сказала о поведении Финника в той ситуации, но этого и не требуется.
- То, что он иногда приходит к тебе поплакаться, еще не значит, что вы друзья, - отрезает резко, не замечая моего укоризненного взгляда. - Он может думать только о себе. После смерти твоей матери он даже не пришел узнать, как ты. - Я понимаю, почему он не пришел. Это в любом случае было бы неловко - он не знал бы что сказать, а мне едва ли что-то могло помочь в моем горе. Я совершенно ни в чем не упрекала Финника, зато вот упреков Фергаса хватало за нас двоих. Я уже пожалела, что решилась поговорить об этом с ним, стоило промолчать, соврать, отшутиться - что угодно. - Прости, - вдруг тихо произносит  он, я не должен был это говорить. - Я не отвечаю, вновь подхватывая пальцами бечёвку и накручивая ее на палец. - Пойдем, я научу тебя разводить огонь, - переводит он тему, и в ответ я энергично киваю, забросив плетение сети.


Последние пару дней я и впрямь избегала Финника, но Фергас вопросов больше не задавал. Невзирая на все личное, он общался с ментором, спрашивал обо всем, что его интересует, обсуждал тактики поведения на арене, нюансы заключения альянсов. Мне же вполне нравилось проводить время с Мэгз, она была весьма строга и требовательна как ментор, но я чувствовала ее доброту и заботу. Она тоже благодарила прислугу за принесенный чай, игнорируя фырканье  Пенни, а иногда и всю Пенни целиком.  Но основную часть дня мы с Фергасом проводили в тренировочном центре, он учил меня навыкам выживания, открывая маленькие хитрости, работающие в той или иной локации. Боевые приемы и обращение с оружием почти не показывал, прекрасно зная, что даже если я буду всем этим владеть, то не воспользуюсь, а стало быть, это лишняя трата времени, которого у нас и так осталось не много. С тренировок мы возвращались уставшими и могли думать только о сне и еде.

Третья ночь в Капитолии решила помучить меня бессонницей. Одеяло кажется слишком жарким, тишина неуютной, а подушка жесткой. Некоторое время я лежу с открытыми глазами, созерцая высокий белый потолок с проглядывающим на нем рельефом лепнины. В какой-то момент приходит мысль, что я хочу пить. Еще несколько минут лежу, словно в надежде, что жажда пропадет, но она только усиливается и, в конечном итоге, все-таки поднимает меня с кровати.

Путь к кулеру пролегает между комнатами, я стараюсь передвигаться бесшумно. Высокие панарамные окна в гостиной освещают силуэты мебели, и я спокойно прохожу между ней, не боясь случайно задеть что-нибудь. Поравнявшись с комнатой Финника, замечаю, что дверь немного приоткрыта, и из-за нее слышится негромкое прерывистое бормотание. Решив не обращать на это внимание, делаю еще один шаг вперед, как вдруг до моего слуха доносится сдавленный вскрик. Я замираю, прислушиваясь. Наверное, стоит заглянуть, вдруг ему плохо, но с другой стороны, вдруг он там не один, тогда я точно со стыда сгорю. Мысль, что Одэйр может быть с кем-то, отражается неприятным уколом в груди. Тем не менее, других голосов и звуков из комнаты не доносится, и я решаюсь немного приоткрыть дверь. К моему счастью, Одэйр лежит в кровати один, его комната гораздо больше и просторнее моей. Финник снова что-то бормочет невнятно, вздрагивает так, будто получает удары. В тусклом свете, исходящем от окна, за которым плещется океан, а большая белая луна прокладывает ребристую дорожку на неспокойной поверхности воды, я вижу как блестит его лоб и лицо, искаженное гримасой боли. Я подхожу ближе и сажусь на край кровати. Зову его по имени тихо, но он меня не слышит, вновь вздрагивая и издавая протяжный стон.

- Финник, - зову я уже громче, касаясь пальцами его влажного от холодного пота лица. - Финн, проснись, ты слышишь меня? - Я не знаю, как правильно вести себя в таких случаях, но чувствую, что его нужно разбудить. Я уже не помню, как мама это делала, когда я была маленькая, и мне снились кошмары. Я обнимаю ладонями его лицо и снова зову по имени.

Отредактировано Annie Cresta (2017-05-22 09:12:01)

Финнику часто снились кошмары, особенно первое время после Игр. Я была одной из немногих, с кем он открыто говорил об этом. Он мучился бессонницей, закидывался таблетками, но даже будучи вымотанным и равнодушным ко всему, продолжал сражать всех своей улыбкой. Пока мы не общались эти пару дней, внутри меня что-то решительно бунтовало - не могла же и я поддаться этим чарам. Финник как никто умеет разбивать девичьи сердца, даже страшно представить, сколько слез выплакали в подушку девушки одного  нашего Дистрикта, получая взамен на свои трепетные признания лишь насмешки и издевки. Я нередко становилась свидетелем подобных сцен, наши дома расположены друг напротив друга, задний двор Одэйров очень хорошо виден из окна моей спальни. Я даже пыталась говорить с ним об этом, говорила, что он несправедлив к ним, но он раздраженно отмахивался, явно считая, что я лезу не в свое дело – справедливо, быть может, - говорил, что мне не понять, что это такое, когда на тебя вешается весь Дистрикт. Язвительно говорил, но я не обижалась, ведь это правда, едва ли я кого-то могла интересовать как объект воздыханий, и сама ни о ком не вздыхала, даже о Финнике, от которого, казалось бы, невозможно не быть без ума. Нет, никогда раньше я не думала о нем так, даже когда он выделял меня среди других, мне казалось это естественным, ведь мы столько лет дружили. Я была для него этаким существом без пола, с которым ему просто нравилось поговорить по душам, поспорить, рассказать о ночных  кошмарах, которые не дают уснуть...

Мои попытки разбудить его безуспешны, он резко дергается, заставляя меня отпрянуть, неаккуратным движением смахивает все то, что находилось на тумбочке. Помпезная лампа отлетает в сторону, а тончайшее стекло со звоном рассыпается, устилая пол мелкими осколками, поблескивающими в свете искусственной луны. Несколько секунд я сижу неподвижно, обняв себя руками в нерешительности. Я чувствую себя ужасно беспомощной, мне не хочется, чтобы сюда сбежались все, но и Финнику не помочь я не могу. Может, стоит позвать Мэгз? Наверняка она с подобным сталкивалась неоднократно. Но прежде я решаю предпринять последнюю попытку разбудить друга.

- Финник, - трясу его за плечо, обращаясь уже чуть громче. Он приоткрывает глаза,  смотрит на меня растерянно секунду, в темноте его глаза кажутся не бирюзовыми, а иссиня-черными, как морская вода в шторм. Он касается ладонью моей щеки, и от этого прикосновения что-то внутри меня взволнованно вздрагивает, и мурашки  рассыпаются по коже.  - Тебе приснился кошмар, - объясняю я свое присутствие, но он как будто смотрит сквозь меня, отзываясь сонным шепотом, что меня не должно здесь быть. Я недоумеваю, снова тянусь к нему, но он перехватывает мою руку, крепко сжимая пальцами запястье, другой рукой я пытаюсь высвободиться, но его фаланги словно приросли к моей коже, и даже в свете луны видно, как белеют костяшки от напряжения. Я прошу отпустить меня, и почти готова звать на помощь, когда вдруг Финник освобождает мою руку. Впрочем, свобода длится недолго, еще через пару мгновений его руки смыкаются на моей шее. Я в ужасе осознаю всю безысходность своего положения. Пока воздух еще пробирается в легкие, я пытаюсь звать его по имени, издавать какие-то звуки, но Одэйр словно не слышит меня, он рычит, выплевывая ругательства и все крепче сжимая мою шею. Я извиваюсь словно змея, пытаясь впиться ногтями в кожу,  выскользнуть из тесных оков его сильных рук, но тщетно.

Чувствуя, что вот-вот потеряю сознание или, того хуже, Финник передавит мне позвонки и сломает шею, я делаю рывок в сторону, и не удерживаю равновесие, когда осознаю неожиданную свободу. Я падаю на пол, опираясь на ладони, в которые тут же впиваются несколько острых тонких осколков, но я даже не обращаю на это внимание, пытаясь насладиться тем фактом, что кислород снова поступает в мои легкие. Я жадно глотаю ртом воздух, прежде чем поднять взгляд на Финника. Впервые в жизни он вызывал во мне такие эмоции  - страх, паника отчаяние; я никогда и представить себе не могла, что он так силен, а уж тем более - что однажды эта сила будет применена ко мне. Я смотрю на него со смесью ужаса и шока, он тоже сидит на полу, спрашивает, будто сквозь густой туман, больно ли мне. Больно? Только после этих слов я начинаю чувствовать, как сильно дерет горло от безуспешных попыток кричать сквозь удушье, как печет шею и запястье, и жжет ладони от впившихся с них осколков стекла. Лишь в этот момент ко мне в полной мере приходит осознание, куда я попала и что мне предстоит. И я не хочу, я не готова! Я не хочу на Арену, не хочу умирать, не хочу терять эту жизнь, какой бы простой и скучной она ни была. Почему именно я? Зачем вообще все эти Игры? Я всегда считала себя не эгоистичным человеком, но сейчас я не могу не быть эгоисткой  - почему кто-то решает, когда я должна умереть? Я смотрю на Одэйра волком, словно это он во всем виноват, хоть и знаю, что это не так, и он не меньшая жертва системы, чем я.

- Тебе приснился кошмар, - повторяю я хрипловатым голосом. Глотать немного больно, как во время ангины. Я не знаю, что еще сказать, бестолково смотрю на него. Мне все еще страшно, вдруг он снова накинется на меня, вдруг опять сделает больно. Когда-то я была убеждена, что со мной этого точно не произойдет.

- Зачастил он к тебе, - недовольно замечает Фергас, провожая взглядом Финника, с которым столкнулся у калитки. Парень ставит таз с рыбой на крыльцо и оборачивается ко мне, явно ожидая объяснений.
- Он приходит поговорить, - пожимаю я плечами, на что друг раздраженно фыркает, замечая, что вокруг Одэйра и так все время крутится толпа народу, и выбор собеседника в моем лице ему кажется странным. Но я об этом не задумываюсь, мама всегда говорила, что дружба и любовь – это родство душ, и никогда не можешь знать наверняка, к кому потянется душа и будет ли притяжение взаимным. Мне нравится говорить с Финником, и мне кажется, что наши души нашли общий язык, чем явно не доволен Фергас. – Тебя то почему это так задевает? – тоже иду в наступление, не желая оправдываться в том, в чем не должна.
- Просто я, - Фергас запинается, вопрос явно застал его врасплох, после  чего тяжело вздыхает и поднимает на меня серьезный взгляд, – я боюсь, что он обидит тебя, а меня не будет рядом, чтобы заступиться.

Тогда я лишь посмеялась, заверив друга, что этого никогда не случится. Сейчас же я сижу на полу, задыхаясь, пачкая пижаму кровью и сквозь слезы смотрю на одного из самых близких людей, от чьих рук едва не умерла минуту назад. Впрочем, сама виновата, не стоило приходить, или, в крайнем случае, надо было позвать Мэгз, а не заниматься самодеятельностью.
- Я пойду, - бормочу я, нерешительно ерзая на месте, словно ожидая разрешения. Мне страшно пошевелиться, и создается такое впечатление, что кошмары снились не ему, а я сама проснулась в кошмаре.

Отредактировано Annie Cresta (2017-06-07 10:32:36)

Финник замечает, что в таком виде мне не стоит выходить из его комнаты, и я послушно остаюсь на месте. Проследив за его взглядом, смотрю на свои ладони, на которых отблескивает в лунном свете густая бордовая жидкость. Боль пульсирующая, тупая, но это только до тех пор, пока из ран не начать вынимать осколки. Я понимаю, что мне придется это сделать, но хочется оттянуть этот момент, я стараюсь не шевелить даже пальцами.  Одэйр упоминает Фергаса, и я снова обращаю к нему свой взор. Даже если он не увидит, как я выхожу из комнаты, свежие шрамы на ладонях едва ли мне удастся замаскировать так, чтобы он не заметил.

- С каких пор ты боишься Фергаса? – спрашиваю, прекрасно понимая, что не боится. Финник боится того, что подумает о нем Фергас, а подумает он явно не о том, как на самом деле все было. Это всегда было так, – для Одэйра слишком большую роль играло чужое мнение, – и это одна из основных причин, по которой он оказался на Арене. Мало кто знает, какой он на самом деле, практически во всем он пытается создать вокруг себя видимость безупречности, в которую сам почти верит. Впрочем, его опасения не напрасны, в подобной ситуации Фергас даже разбираться не стал бы, и мне правда не хочется, чтобы он узнал о произошедшем.

Ментор говорит, что у него есть лекарство, а я и не спорю, молча следуя в ванную вынимать осколки. Я понимаю, что порезы слишком глубокие, чтобы затянуться за одну ночь, но обработать их надо в любом случае.  Тяжело не закричать, когда Финник извлекает осколки из ран, но я сдерживаюсь, крепко зажмурившись, утыкаюсь лбом в его плечо – легче от этого не становится, но большего я сделать не могу, надо перетерпеть. Я слышу как тонкое стекло падает в раковину. Когда холодная вода касается свежих порезов, от неожиданности я все-таки вскрикиваю и открываю глаза, рефлекторно дернув рукой, но Одэйр не выпускает из пальцев мои запястья, продолжая промывать раны. Ощущение, словно мне в ладони вонзили сразу сотню острых иголок. Бледно-розовая жидкость, закручиваясь, вихрем уходит в сток,  задевая по пути обосновавшиеся на дне раковины осколки.

Когда мы возвращаемся в комнату, Финник находит среди прочих нужную баночку. Она совсем не примечательная, без наклеек с составом и названия. Кошусь на нее с недоверием. Мама многие лекарства делала сама, у меня дома несколько пухлых тетрадок с формулами и рецептами, самой мне нечасто приходилось их использовать, но зато я всегда знаю состав того, что использую.  А знает ли Финник, что в этой баночке?  Я не успеваю спросить, Одэйр напоминает, что у меня нет поводов не доверять ему, и я с опаской протягиваю ему ладони.

- Что это? Оно точно поможет? – спрашиваю я, но вместо ответа чувствую прикосновение прохладной субстанции. Но такой она остается недолго, спустя секунду она начинает сильно жечь, словно к ладони приложили раскаленный утюг. Я  издаю звук похожий на змеиное шипение, не отрывая взгляда от своей ладони, на которой пузырится крем. К моему удивлению, раны рубцуются на глазах, которым я уже не особенно доверяю. Я знаю, что это. А еще я знаю, что эта штуковина чудовищно дорогая, не каждый капитолиец может позволить себе держать дома такую баночку. Видимо, Финник и впрямь получил все обещанные за победу богатства, только вот все равно выглядит разочарованным.

Одэйр снова заговаривает,  снова о Фергасе.  И это отвлекает меня от неприятного жжения, я смотрю на него, а он не поднимает взгляд, быстро отмахивается от выскользнувшей из его уст мысли, оправдывается нелепо. Но я всегда знаю, когда он фальшивит. Конкретно сейчас, в эту минуту, он и правда жалеет, что Арена больше не сможет принять его. Что это? Рыцарство или весьма изощренный способ суицида?  Руки перестают болеть очень быстро, будто и не было ничего, но мои мысли теперь заняты совсем не маскировкой неожиданных повреждений.

- Думаешь, мне было бы легче, если бы вместо него вызвался ты? – смотрю на него обескураженно, мой голос все еще немного хрипит. Ты-то куда, Финник? Ты же должен понимать. Я качаю головой из стороны в сторону – от перемены мест слагаемых сумма не меняется. – Я не хотела, чтобы он делал это, если бы я только знала… - я громко всхлипываю, закрывая лицо ладонями, на которых не осталось ни следа от порезов. Я понимаю, что от этого знания ничего бы не изменилось. Если уж мне не удалось Финника отговорить, то Фергаса и подавно, даже сложно определить, кто из этих двоих более упрямый. Как они не понимают, что делают только хуже? Вернуться с Арены может только один, и Фергас хочет, чтобы это была я, но он даже не задумывается, как я буду жить с этим чувством вины. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то жертвовал собой. Да, я хочу жить, но не так, не с этим.

Мне хочется уговаривать Одэйра, чтобы он сделал все возможное для победы Фергаса, я готова ринуться к Рогу, вопреки всем предостережениям, чтобы не отвлекать их, чтобы в суматохе и панике меня убили быстро. И при этом мне очень страшно, безумно страшно. Не понимаю, как можно пойти на это добровольно, а Фергас и Финник… Какие они разные, меня всегда это удивляло, как можно быть такими разными и такими похожими одновременно. В то время как один мечтал о славе Победителя, второй посещал школу Профи только для того, чтобы быть готовым защитить себя и своих близких в любой ситуации. Но если кто-то из них что-то вбил себе в голову, то никакие доводы «против» не работают. Фергас всегда меня защищал, это словно переросло в привычку, и раньше я не видела в этом ничего плохого, ровно до того момента, как он практически рефлекторно принял решение защитить меня ценой жизни. Мальчишки – они хотят быть героями, каждый по-разному, в итоге совсем не думают о том, к чему это может привести. К примеру, Фергас даже не допускает мысли, что с Арены можем не выбраться мы оба. Я даже не знаю, что для меня страшнее – умереть или вот так его потерять.

- Я не хочу, чтобы он погиб, - шепчу я сквозь слезы, переходящие в рыдания. Слишком много всего накопилось, слишком много всего приходится держать в себе, когда-то это должно было выплеснуться. Я не профи, не боец, я слабая хрупкая девочка, у которой нет никаких шансов против сильных, натасканных на битву, парней и девушек, которые даже ростом вдвое меня выше. Никто не оставил мне выбора, даже Фергас, вызвавшийся самостоятельно, не спросив ни у кого. – Это из-за меня, я хотела помогать людям, как мама, а не губить их, - едва ли он может расслышать мои слова,  потому что звучат они сквозь рыдания а звук заглушают мои ладони, за которыми я пытаюсь укрыться.

Отредактировано Annie Cresta (2017-06-30 14:34:01)

Я почти уже успокоилась. В объятиях Финника так уютно и спокойно, что совсем не хочется их покидать, но он и не отталкивает, продолжая прижимать меня к себе и гладить по волосам. Я украдкой вытираю слезы со щек рукавом пижамы, когда губы ментора касаются моего лба. В недоумении я поднимаю глаза, он смотрит на меня обеспокоенно, его лицо совсем близко, и меня вновь посещает это неловкое волнение, как тогда, в бассейне. Я забываю, о своих слезах, синяках, жгучей боли в ладонях, которую ощущала еще несколько минут назад. Он не отстраняется, не выпускает меня из объятий, острое чувство дежавю подкрепляется еще тем фактом, что магию момента нарушает кто-то третий. К лучшему, должно быть. Я вздрагиваю, оборачиваясь на стоящего в дверях Фергаса. Его вопрос сбивает с толку не только меня, Финник тоже похоже пытается придумать, как бы все так объяснить. Прокручивая в голове события этой ночи, я понимаю, что каждое слово будет звучать абсурдно и неправдоподобно. С другой стороны, кому как не Фергасу знать, что я совсем не умею врать? Немая сцена затягивается, я поднимаю взгляд на ментора, который только открывает рот, чтобы что-то сказать, как в комнате появляется Мэгз. Финник решает, что лучшая защита - это нападение, и во всей этой ситуации я чувствую себя особенно не в своей тарелке. Только сейчас я понимаю, как это выглядит со стороны. Возмущаясь внеплановым сборищем в своей спальне посреди ночи, Одэйр словно не замечает, что все еще прижимает меня к себе. Бормоча извинения, выбираюсь из его объятий. Я чувствую, как мои щеки пылают от смущения, хочется сквозь землю провалиться.

- Я пойду к себе, - тихо произношу я, протискиваясь в дверь между Фергасом и Мэгз. Сейчас мне хочется, чтобы все это оказалось сном, глупым и нелепым, какие обычно снятся, какой кажется мне вся эта ситуация. Я пулей влетаю в свою спальню, но не слышу, как за моей спиной затворяется дверь. Зато слышу обеспокоенный голос друга.

- Что у вас там произошло? - Я оборачиваюсь. Фергас стоит в дверях, смотрит на меня удивленно, в его взгляде нет ни злости, ни укора, и это меня немного успокаивает, но я не знаю, что ответить, как объяснить, с чего начать. Впрочем, друг избавляет меня от этой необходимости, разглядывает внимательно, делая выводы самостоятельно. - Ты вся в крови! - замечает он, разглядывая мою пижаму, словно не веря, что это и впрямь может быть кровь. Он подходит ко мне и отодвигает рукой в сторону волосы, касаясь пальцами шеи. Я не понимаю, что он делает, ровно до того момента, как издаю болезненное "ай". Я совсем забыла про то, что на коже наверняка осталась здоровая гематома. После он замечает синяки на руке. - Это все или еще что-то? Это твоя кровь? - он задает вопросы, а я молчу, не зная, что ответить. Фергас увлекается поиском повреждений на моем теле, поддевая пальцами край пижамной кофты, чтобы посмотреть, нет ли синяков на животе, но тут же справедливо получает хлестким ударом по руке.

- Фергас! - смотрю на него возмущенно, поправляя пижаму. Понимаю его беспокойство, сама такая же, но сейчас оно совсем не кстати. Тем не менее, он не протестует, не настаивает на полном осмотре - напротив, поджимает губы и отступает на шаг назад.

- Я же просил его не тренировать с тобой боевые приемы, - злится он. И я знаю, что не на меня сердится. Мне хочется как-то защитить Финника, он же ни в чем не виноват, это я сама пришла в его комнату. Если бы я этого не сделала, ничего бы не произошло. Но что-то удерживает меня от решения рассказать всю правду. Я словно принимаю версию Фергаса как более безопасную.

- Он не виноват, это вышло случайно, со мной все хорошо, - бормочу я, опустив взгляд. Мне не хочется сталкивать их лбами и становиться причиной конфликта между ментором и довольно перспективным трибутом. Да и в целом ощущаю некоторую ответственность за атмосферу между ними. Но сейчас я чувствую сумасшедшую усталость от всего. Даже страх и тот притупился. - Я хочу переодеться и лечь спать, - произношу с глубоким вздохом. Правда, не готова сейчас к выяснениям. Фергас вновь поджимает губы, потом коротко кивает и идет к двери.

- Тебе что-нибудь нужно? - оборачивается он на пороге. И тут я вспоминаю, зачем вообще вскочила среди ночи, и с чего начались все эти приключения.

- Да, воды. Я очень хочу пить.

***

Дни до игр бегут так быстро, что я не успеваю уловить вкус жизни, впитать его, прочувствовать. Это осознание не дает мне спокойно спать по ночам, как будто я трачу остатки отведенного мне времени совсем не на то. Что я столько могла бы сделать за эту ночь - нового, интересного, чего всегда боялась, никогда раньше бы не рискнула. Но, как говорится, перед смертью не надышишься, невозможно прожить жизнь про запас. Возвращаясь с тренировок, я не спешу улечься спать. Я сажусь в гостиной и читаю книжки вместе с Фергасом или слушаю нехитрые советы Мэгз. Сегодня после ужина я застаю в общей комнате только Финника. Мне все еще немного неловко после событий прошлой ночи, но я и так избегала его несколько дней, мне не так много осталось, чтобы прятаться от человека из-за глупого чувства стыда или внезапно проснувшихся романтических чувств. Столько лет дружбы за плечами - достойная причина отбросить нелепые предрассудки.

- Фергас решил, что ты вчера показывал мне боевые приемы, - говорю я, усаживаясь рядом с Одэйром на диван и подбирая под себя ноги. - Я не стала его разубеждать. Злится немного, правда, но он отходчивый, - пожимаю я плечами. - Пенни в последнее время повадилась строить ему глазки, - говорю я, не сумев удержать смешок. - Ходит за ним всюду, куда пускают. - Девушка буквально одолевает трибута своим вниманием, провожает на тренировки, встречает с них, приносит книжки самые разные, без разбору, какие только умудряется отыскать - как правило, совершенно бесполезные для подготовки к играм. - Фергас говорит, что это было бы сносно, если бы она замолкала хоть на минуту. - добавляю я, смеясь. Пенелопа и правда очень много говорит, принимая молчаливость трибута за умение внимательно слушать.  К слову, это одна из причин, по которой Фергас теперь читает книги не в гостиной, а у себя в комнате.

Капитолийки мне кажутся такими смешными, все до одной. Помнится, детьми мы с Одэйром бегали на пляж мимо деревни победителей, Финник показывал пальцем через ограду на самый большой и красивый на его взгляд дом и гордо говорил, что, когда победит на Голодных играх, это будет его дом. А еще, что женится на капитолийке. Самой красивой из всех. В силу своей популярности у девочек, он никогда не грезил о том, что у него будет много женщин, словно это и так было чем-то простым и доступным, как галька под ногами. Он всегда говорил только об одной, но она должна быть самой-самой -  жемчужиной среди гальки. Я бы не назвала девушку из бассейна жемчужиной, но и не мне это решать.

- Ты прости за... вчера, - выписав в воздухе замысловатые фигуры руками, я так и не смогла подобрать подходящего слова. - Поставила тебя в глупое положение. - Я опускаю взгляд, понимая, что раз уж начала, нужно пройтись по всему. - И тогда в бассейне. Мэгз объяснила мне, что вам нельзя перечить капитолийцам, что здесь своя иерархия, и тебя могли наказать. И потом мне было стыдно за свое поведение, и я боялась попадаться тебе на глаза, - объясняю, понимая, как абсурдно это все звучит. Обнаружив на одежде длинный рыжий волос, снимаю его и начинаю накручивать на палец. - Мне тебя не хватало, - признаюсь я, не поднимая взгляд.

Отредактировано Annie Cresta (2017-07-07 07:21:36)

В последний день тренировок из нас пытались выжать максимум. Фергас первую часть дня был предельно сосредоточен и почти не говорил, что меня очень расстраивало, но и я не знала, что сказать ему. Правду раскрывать было уже поздно, а достойно развить придуманную им же самим версию у меня не хватило бы смелости. К счастью, друг первый не выдерживает затянувшейся тишины, заговорив со мной лишь когда мы приходим на обед в столовую.

- Как твоя шея? - спрашивает он, поставив поднос на стол и садясь напротив меня. Рядом никого нет, столовая довольно просторная, и большинство трибутов рассредоточиваются парами по дистриктам на приемлемом расстоянии от других.

- Нормально, - отвечаю, натягивая ворот водолазки повыше. Надеюсь, он вспомнил об этом не потому что ткань не полностью скрывает синяки. – Тренер сказала, чтобы я зашла вечером в медпункт, там мне быстро уберут все повреждения, - добавляю, воодушевленная тем, что Фергас со мной все-таки разговаривает. На тренировках трибуты часто травмируются, поэтому очень много средств вкладывают, чтобы подлатать их к играм, и на Арену они вышли в целости. Довольно своеобразная забота. Больше он ничего не спрашивает, и между нами вновь повисает неловкая пауза. Раньше мне было комфортно даже просто молчать, находясь рядом с ним, но сейчас я чувствую себя словно виноватой в чем-то. Пытаюсь придумать достойную тему для диалога, ковыряя вилкой пюре, но в голову лезут всякие глупости.

- Я буду более спокоен, если ты сократишь общение с ним, - голос Фергаса звучит как чужой. Я и раньше слышала от него эти слова в том же порядке, но раньше это было что-то вроде недовольного бурчания под нос, сейчас я слышу настоятельную рекомендацию. И мне не надо объяснять, с кем, речь в данном контексте априори может идти только о Финнике. – Или хотя бы не будешь оставаться с ним наедине.

- Он наш ментор, Фергас, я не могу с ним не общаться, -  непроизвольно начинаю обороняться. Этот разговор мне не нравится, уж лучше бы мы продолжили играть в молчанку.

- Ночью ты уже пообщалась с ним как с ментором, - ловко парирует друг. – Я не для того вызвался добровольцем, чтобы он прикончил тебя до начала Игр.

- Я тебя об этом не просила, - огрызаюсь, не подумав, но тут же осекаюсь и смотрю на Фергаса виновато. Тот не произносит ни слова, а я была бы благодарна, если бы он сорвался, обозвал меня как-то, съязвил, накричал, в конце концов. Но в отличие от эмоционального Финника, Фергас так никогда себя не ведет. Он откладывает вилку, и я хватаю его за руку, прежде чем он успевает встать из-за стола. – Прости, -  тихо произношу я, смотря на него молящим взглядом. Он остается на месте, давая мне шанс извиниться – ему не нужно время, чтобы остыть, он не обижается никогда демонстративно, впрочем, и я его наверное никогда еще так не обижала. – Прости меня, - повторяю снова, не сумев придумать себе оправдание, как и не сумев пообещать, что исполню его просьбу. Но стоит мне представить, что это может быть последний наш разговор, и я готова обещать что угодно, лишь бы он не смотрел на меня с таким укором.

- Все в порядке, ты правда не просила, - соглашается он, бережно сжимая мои пальцы в своей руке. И мне снова становится стыдно за свой глупый выпад. – Я не хочу ставить тебе ультиматумы, но…

- Вот и не ставь, - перебиваю я друга, не желая развивать эту тему заново. – Я обещаю, что такого больше не повторится, - говорю уверенно, глядя ему в глаза. – Идет?

- Идет, - немного помешкав, вздыхает он, отпуская мою руку и возвращаясь к остывшей еде.

Остаток тренировочного дня проходит куда более комфортно, Фергас рассказывает мне много интересного и важного, что может пригодиться мне на Арене, и даже иногда шутит. Я все еще чувствую себя виноватой, но мне радостно от того, что он на меня больше не злится. Последней площадкой на сегодня является тренировочный бассейн, и оттуда мы выходим последними, так как за этот зал ответственной назначена Мэгз, которая обещала отвести меня в медпункт. На выходе нас уже поджидает Пенелопа. Девушка лениво перелистывает какой-то пестрый журнальчик, цепляясь за страницы обновленным чудовищным маникюром.

- Ну наконец-то! Сколько можно ждать? – возмущается эскорт, закрывая глянцевое издание и громко цокая каблуками в нашу сторону.

- Тебя-то каким ветром сюда надуло? – недовольно интересуется появившаяся рядом Фланаган, что удержало девушку от того, чтобы повиснуть на Фергасе. По идее, эскорт должен помогать менторам с отчетами, выполняя секретарскую работу, но Финник, очевидно, расценил, что лучшей помощью со стороны Пенни будет, если она уйдет как можно дальше и пробудет там как можно дольше. 

- Я пойду, надо еще кое-что почитать, - говорит мне Фергас, приобняв за плечи и поцеловав в макушку, за чем очень внимательно проследили обе женщины, одна испепелила бы меня взглядом, если бы умела, вторая загадочна настолько, что кажется, будто знает обо мне нечто, чего я не знаю. Я киваю Фергасу, который спешит увести от нас Пенни, словно опасаясь, что ее мозг вот-вот сломается в попытке придумать достойное оправдание своему присутствию здесь.

С Финником в гостиной я оказываюсь уже без синяков. Медсестра даже не задавала вопросов, просто использовав то же средство, которое есть у Одэйра. На этот раз жжения почти не было, немного припекло кожу как на полуденном солнце, и от синевы и следа не осталось. Я едва примостилась на диване рядом с Финником, бумага вокруг ментора раскидана так хаотично, что непонятно, как он вообще разбирается, где что у него лежит.

Версия об изнасиловании, озвученная ментором, даже не приходила мне в голову, я густо краснею и вскидываю на него полный удивления и возмущения взгляд. Впрочем, чего еще ожидать от Пенелопы, для которой топовые темы для бесед – секс и мода? Остальное ей интересно, только если это рассказывает Фергас, хотя, я не уверена, что она понимает о чем он толкует, даже я не всегда все понимаю.

- Если бы поделилась, у тебя из шеи уже торчала бы вилка. - В каждой шутке есть доля шутки, а зная Фергаса, после такого сообщения, он бы ни на шаг от меня не отошел, а учитывая довесок в виде болтливого эскорта, меня бы такая компания с ума свела. С другой стороны, я почти уверена, что Фергас даже не пытается вслушиваться в ее слова, концентрируя внимание на книгах, информация из которых кажется ему куда более полезной, чем что угодно, что может изречь Пенелопа. Любвеобильность эскорта меня мало волнует. По правде говоря, я даже уже жалею, что рассказала Одэйру о ее новом увлечении, он и так часто на нее сердится. Про Медею я слышала от Финника еще пару лет назад, она была эскортом до Пенелопы, еще когда Финник только начинал работать на Играх. Он так и не объяснил, куда она подевалась.

Как выяснилось, я не умею не только врать, но и недоговаривать у меня получается не очень хорошо. У меня плохо вышло скрыть обиду сразу, и если я сейчас начну отнекиваться и плести небылицы, это повлечет за собой куда больше вопросов, тем белее, Финник знает, что врать я не люблю, даже когда это вынужденная мера.

- Я обиделась, - отвечаю честно, не поднимая взгляд. – Но ты же знаешь, я не умею обижаться долго, - добавляю с улыбкой,  и это чистая правда. Обычно я дулась на него максимум пару часов, даже когда Финник говорил что-то обидное или неприятное специально, к примеру, потому что я с  ним не соглашалась в споре, и у него не хватало терпения, чтобы доказать свою правоту. Тут же он сам ничего плохого не хотел, просто не воспрепятствовал оскорблениям со стороны – не понимаю, почему это оказалось настолько болезненнее. Воспоминания о том, как он целовал ее, обнимал, прижимал к губам ее пальцы, вызывают странные ощущения, совершенно новые и пугающие – не то зависть, не то ревность, - а может, и все сразу. Я все больше думаю, что между мной и Финником огромная пропасть – он взрослый, красивый, мужественный, а я еще совсем ребенок, не целовалась даже ни разу, и совсем не похожа на яркую и раскрепощенную Дези. Впрочем, эта пропасть исчезает, как только я напоминаю себе, что мы друзья. Для дружбы не важен возраст, статус или опыт. Я могу вот так просто сидеть с ним рядом, и быть той самой соседской девочкой, с которой он вместе вырос. Увы, зациклиться на этой мысли я не успеваю, потому что ментор откладывает бумаги и берет мои руки в свои, - Фергас постоянно так делает, говорит, что даже в самый знойный день мои пальцы как лед. Но сейчас такой знакомый жест вызывает совсем иные эмоции. Дыхание захватывает в очередной раз, я поднимаю на Финника растерянный взгляд, слушаю его оправдания, о которых вовсе не просила. – Зачем ты мне это говоришь? – только и могу спросить я. И снова этот укол ревности. Если ему так она не нравится, почему он позволяет ей так себя вести? Но, разумеется, молчу. В Капитолии свои нравы, это мне тоже объясняла Мэгз, ценности столичных жителей сильно отличаются от того, к чему мы привыкли в 4-м, а еще мы всегда будем для них людьми третьего сорта, - и это еще почетно, учитывая, что обитателей более бедных Дистриктов здесь вообще за  людей не считают.

Тепло его ладоней такое приятное и волнующее, что мне очень тяжело высвобождать свои руки. Но это сделать необходимо, иначе я совсем утону в глупых и несбыточных мечтах о человеке, о котором и так мечтает едва ли не каждая девушка в Панеме.

- Тебе нужна помощь? – спрашиваю, окидывая взглядом устеленную бумагами комнату. Неловко, что отвлекла его от работы пустой болтовней. Но если эскорт по идее организаторов может помогать в этом деле, то и я, наверное, сумею выполнять какие-нибудь несложные поручения по сортировке и копированию. – И у меня еще есть вопрос по поводу завтра, - добавляю я неуверенно, почти не сомневаясь, что с ним Финник отправит меня к Мэгз. – Завтра оценивание, и я не знаю, что мне показывать, - признаюсь я. – У Фергаса целый комплекс навыков, он теряется, какой выбрать для демонстрации, а я не умею ничего толком. Может, ты что-то посоветуешь?

Отредактировано Annie Cresta (2017-07-15 11:07:31)

К моему удивлению, Одэйр не отправляет меня к Мэгз, а всерьез задумывается над моим вопросом, кажется, совсем забыв про работу с бумагами. Впрочем, к кому еще трибутам обращаться с такими вопросами, как не к своим наставникам. Еще более неожиданным становится то, что он вспоминает труды моей матери. У нее очень много записей, медицина была всей ее жизнью, она посвящала ей все свое время, это была не просто работа, а настоящая страсть. И это восхищало не только меня, но и, пожалуй, всех, кто был с ней знаком. Соответственно, на классических познаниях она не останавливалась, углубляясь в самые разнообразные, порой, совершенно мистические сферы, исключительно из профессионального любопытства. И мне, безусловно, понятно, о чем говорит Финник. Акупрессура была ей любопытна в последние годы. Она считала, что, если изучить тело человека и его взаимодействие с центральной нервной системой достаточно хорошо, то можно будет лечить тяжелые заболевания без всякой прославленной капитолийской химии.Но все ее труды были направлены на лечение, а не...

- Убивать? - округляю я глаза. Но Финник словно не обращает никакого внимания на мое замешательство. В маминых дневниках и правда много внимания восточной медицине, вернее, той ее части, которую удавалось добыть. Пользовалась она этими знаниями нечасто. "Смертельное касание" там было упомянуто вскользь, как любопытная теория, которую она уж точно не стала бы применять на практике. Я же и вовсе не использовала подобные методы ни разу, да и не вспомнила бы об этом, если бы Одэйр сейчас не заикнулся о них. - Это... очень тонкая материя, я не владею ей настолько... в смысле, вообще не владею, только в теории, - я полностью растеряна. С одной стороны, наверное, он прав, будь мама жива, она хотела бы помочь мне хоть чем-нибудь, и не смела бы даже ставить под сомнение ее надежду встретить меня с Игр живой. Я знаю, что Финник очень хорошо к ней относился, во многом благодаря ей мы с ним и подружились, и сейчас Одэйр, похоже, находит эту идею едва ли не гениальной, словно не осознавая, насколько она трудноосуществима.

- У вас тут экзамен по билетам? - не без сарказма в голосе интересуется Фергас. Я даже не заметила, как он вошел. В шутку тоже не сразу вникаю, но лишь после того, как парень многозначительным взглядом обводит разложенные бумаги, додумываюсь улыбнуться. С удивлением не замечаю рядом с ним Пенни, но все равно мысленно радуюсь, что успела освободить руки из ладоней ментора, сплетни о наших "романтических отношениях", которые Финник когда-то сам же и пустил,  создали мне в свое время достаточно неприятностей. Не хватало еще, чтобы капитолийские дивы на меня ополчились по той же схеме, тогда я точно не доберусь до Арены живой. Интересно, как выкручиваются организаторы, если с трибутом происходит какой-нибудь несчастный случай?

- Мы говорили насчет завтрашнего дня, - отвечаю я, проигнорировав остроту, которая не показалась мне забавной. - Есть техника на стыке восточных боевых искусств и акупунктуры, - пускаюсь я в объяснения. - Воздействие на нервную систему человека путем давления на определенные точки на теле, у мамы в дневниках были записи на эту тему. - Пожимаю я плечами. Фергас слушает внимательно, сосредоточенно, не перебивает. - Финник считает, что мне стоит попробовать использовать один из таких приемов.

- И ты знаешь, как это делать? - удивленно вскидывает брови друг и переводит взгляд на Финника, словно проверяя, не издевается ли он. - Если да, то это крутая идея, - соглашается он с ментором, что становится для меня неожиданностью. Не то что бы они часто спорили, напротив, Фергас внимательно прислушивается ко всем советам и рекомендациям, и, даже если считает, что они ему не подходят, все равно берет на заметку на всякий случай. Скорее, я не ожидала, что он поддержит подобную идею. - А с помощью этой техники можно убить? - воодушевляется друг той же мыслью, которую недавно озвучил ментор.

- Не то что бы знаю, только в теории, - отвечаю, окончательно растерявшись. - Это требует определенных дополнительных знаний и практики, и... Не собираюсь я никого убивать! - вспыхиваю я, словно только что услышав вопрос. Еще разговор с Одэйром в поезде убедил меня, что я не смогу этого сделать.

- Ну и что, - пожимает плечами друг, - соперникам об этом знать не обязательно. - И в этой мысли определенно что-то есть, впрочем, Одэйр ее тоже явно одобряет. Создать видимость, что в тихом омуте черти водятся, чтобы лишний раз ко мне боялись прикоснуться. - А практика... Давай, испробуй что-нибудь на мне, - он хватает меня за плечи, вынуждая встать с дивана, и расставляет руки в стороны, предоставляя пространство для творчества. -
Или вот на нем, - кивает в сторону Финника, даже не поинтересовавшись его мнением на этот счет.

- Издеваешься? Я о вас только кисть вывихну или пальцы сломаю. - Что один, что второй - сплошные мышцы, через которые добраться до нервных окончаний можно, только если они будут совершенно расслаблены. В реалиях Голодных игр такое вряд ли возможно, но, опять же, другим об этом знать не обязательно.

- Фергас! - капризный голосок, не просто знакомый, а успевший надоесть едва ли не всему этажу команды подготовки, разносится по гостиной, а его обладательница уверенно направляется к нам, царапая немыслимыми каблуками паркет. - Я всюду тебя ищу, - капризно надувает губки девушка, полностью игнорируя наше с Финником присутствие. Что не так со мной, я догадываюсь, а вот насчет Финника - видимо, они в очередной раз поцапались, и эскорт наказывает ментора бойкотом, за что он наверняка ей только благодарен.

- А ее можешь? - тихо спрашивает Фергас, словно к нему приближается не стройная капитолийка, а по меньшей мере огнедышащий дракон, от которого нет спасения. Я отрицательно мотаю головой, пытаясь показать, что я не готова. А еще считаю, что это нечестно, и если проводить эксперименты над живым человеком, необходимо его предупредить. - Если ты это сделаешь, обещаю больше не читать нотаций. - Ненавижу нотации. Впрочем, вряд ли у меня вообще получится, можно попробовать. Все равно Пенни считает меня чудаковатой. Когда девушка подходит совсем близко, демонстративно поворачиваясь ко мне спиной, я, повинуясь молящему взгляду друга, указательным пальцем зажимаю ложбинку возле ключицы, а большим - точку на шее на уровне четвертого шейного позвонка.

- Что ты делаешь?! - взвизгивает девушка, попытавшись резко обернуться на своих туфлях, в результате чего мой большой палец немного съезжает влево вверх, а тело Пенелопы неожиданно обмякает. Благо, Фергас успевает подхватить теряющую сознание девушку, не то она бы точно расшибла себе что-нибудь, упав с такой высоты.

Я обескураженно смотрю на свои руки. Неужели у меня и правда получилось это сделать? Не с первого раза, можно сказать, случайно, но я смогла применить прием, о котором только читала в книжках и маминых тетрадях. Фергас машинально щупает пульс эскорта, - этому учил его Финник, не оставлять труп врага, пока точно не убедился, что он труп, - тут ситуация немного иная, а Пенни размеренно дышит, это видно даже мне.

- Пойду отнесу ее в комнату, пока Фланаган не увидела, - посему-то шепотом говорит Фергас, видимо, боясь разбудить источник беспрерывного щебета, подхватывает ее на руки и удаляется в сторону спальни девушки. В целом, разумно, Мэгз вряд ли поверит, что Пенни просто уснула посреди гостиной, а первым подозреваемым в усыплении эскорта станет, разумеется, Одэйр, в которого и без того все шишки летят.

- Это не очень полезно, - говорю я Финнику, проводив друга взглядом. - Когда она проснется, у нее будет болеть голова, возможна тошнота, - добавляю я. Мне жалко Пенни, теперь я чувствую себя очень виноватой перед ней, она же ничего плохого мне не сделала. - Думаешь, тренажеры продуманы вплоть до таких мелочей? Человеческий организм очень сложно устроен, если бы можно было предусмотреть все, переродки ничем не отличались бы от людей. - Один из самых затратных проектов Капитолия по воскрешению мертвых провалился, превратившись едва ли не в потенциально опасный. Но ходят слухи, что опыты в этой области продолжаются.

Возможно, я ждала осуждения или замечания, иногда Финник включает строгого наставника, и в некоторых вопросах может быть посуровее Мэгз. Но сейчас он смеется, и я тоже непроизвольно начинаю улыбаться. Хоть вышло и не очень хорошо, но в конечном итоге недовольных нет. Я часто наблюдала за перепалками ментора и эскорта. Впрочем, Пенелопа быстро забывает, на что конкретно обиделась, поэтому после ссор и мелких пакостей наступает недолгое перемирие. Тем не менее, когда Одэйр просит научить его этому приему, я склоняю голову набок и кидаю на него укоризненный взгляд:

- Финник. - Но он продолжает смеяться, даже когда я объясняю ему, почему именно это вредно для организма. Впрочем, я знаю, что при постоянной грызне с Пенелопой, он не желает ей зла на самом деле. Финник в принципе очень добрый и участливый, стесняется этого почему-то, но я всегда это знала, ему нравилось мне помогать, он всегда сочувствовал искренне, умел поддержать. После Игр что-то изменилось, но со мной он старался быть прежним, или действительно хотел таким быть - сложно понять, мы стали видеться так редко, что я не успевала даже привыкнуть к его присутствию. Сейчас же его в разы больше в моей жизни, чем за последние пару лет. Я вижу его каждый день, говорю с ним, и все его слова, а тем более, прикосновения отзываются во мне чем-то новым, более острым и глубоким, чем раньше. И меня всякий раз это пугает - дурочка, нашла, в кого влюбиться, да и время еще такое подходящее. Любуюсь им неосознанно, все девушки любуются, но меня завораживает не его красота, а его смех, мимика, блеск бирюзовых глаз. Я неохотно отвожу взгляд, переводя его на бумаги. Не хочу, чтобы он что-то заметил. Мне кажется, что он относится ко мне как-то по-особенному именно потому, что мне не нужно его любви, потому что между нами ничего нет и не может быть. Это с капитолийками он ласков, девочек из Дистрикта, вроде меня, он часто обижал, смеялся над ними, зачитывал друзьям на крыльце любовные стишки, которые они отправляли ему на надушенной бумаге сплошь разрисованной сердечками. Как бы то ни было, ни ему, ни Фергасу не нужно знать, что со мной происходит - не это сейчас главное, а через несколько дней и вовсе утратит всякое значение.

Финник успокаивается и начинает говорить серьезно, что вынуждает меня поднять на него глаза. Моя улыбка тоже угасает, когда он подтверждает мое предположение касательно устройства тренажеров. Но мысль он высказывает верную: не попробуем - не узнаем. А попробовать ему явно не терпится, и он тут же срывается с места, едва не сбив с ног появившуюся в комнате Мэгз. Я замираю и с опаской оглядываюсь на бумаги. Мне становится страшно неловко - все время у Одэйра из-за меня проблемы, а ведь когда-то все было в точности до наоборот. Моя с ним дружба вызывала зависть у девочек, которые даже заговорить с ним стеснялись, и в школе мне частенько приходилось несладко. Но желания отомстить у меня никогда не возникало - ни им, ни, тем более, Финнику, даже когда он был явно виноват в распускаемых слухах. Но, к счастью и вопреки моим ожиданиям, Фланаган отпускает нас, взяв на себя работу с отчетами.

- Спасибо, - вежливо и все равно как-то виновато улыбаюсь ей я, в ответ получая одобрительный кивок. Почему-то в последние пару дней, в ее обществе я теряюсь под ее внимательным взглядом, чувствую неловкость, оставаясь наедине - или всегда так было? Всякий раз, как  что-то скажу, кажется, что сморозила полнейшую глупость, а она отвечает не сразу, словно взвешивая и оценивая мои слова. Вот и сейчас я замешкалась, словно раздумывая, что будет правильнее - уйти за Фиником или остаться здесь с Мэгз и бумагами, хотя и очевидно, что надо поспешить в зал. Словно помогая мне определиться, женщина собирает бумажки и начинает тщательно исследовать их содержание, сдвинув брови, отчего морщина над переносицей становится еще более глубокой.

Я нагоняю Одейра уже в зале. Даром времени он не терял, подготавливая все, что может мне потребоваться для тренировки своего специфического навыка. Поясняет, что самое главное - удивить, показать что-то неординарное, потому что к банальному здесь все быстро привыкают.  Ментор рассказывает о своем выступлении перед распорядителями и организаторами Игр, оно и впрямь кажется мне очень рискованным и опасным. Впрочем, финал рассказа вызывает у меня лишь недоумение, которое явно отображается во взгляде. Возможно, все дело в том, что я знаю Финника практически всю жизнь, мы много времени проводили на пляже, вместе купались, он помогал отцу строить домик на дереве, и в одних шортах или плавках я его видела гораздо чаще, чем одетым.  Видимо, поэтому я не могу оценить всей оригинальности шутки.

Я подхожу к своей "жертве", стоящей неподвижно напротив меня. Нащупываю точки, нажатие на которые погрузило в мгновенный сон Пенелопу несколько минут назад. Но, увы, ничего не происходит, машина остается неподвижной. Я пробую еще и еще. Неужели с Пенни была случайность? Может, я вовсе это не умею, а в этот раз мне просто повезло? С другой стороны, могло подтвердиться мое предположение об отсутствии таких сложных элементов человеческого организма - что более чем вероятно.

- Их же можно как-то настраивать, - приходит мне в голову мысль, и я внимательно осматриваю тренажер. - Фергас так делал, когда ему надо было подогнать его по физической форме максимально близко к параметрам соперника. - Он использовал всю информацию - вплоть до болевых точек и старых травм, которые так или иначе влияют на движения оппонентов. - Может, можно сделать и такую настройку? В смысле,  сам механизм не повторить, конечно, нейронные связи - это слишком сложно, но хотя бы имитацию -  как замкнутая цепь - чтобы при нажатии нужных точек происходило что-то вроде короткого замыкания. - Я не сильна в механике, и едва ли это будет честно. Но если я и впрямь могу повторить этот прием на живом человеке, то какая разница, как я достигну нужного эффекта на тренажере?

Отредактировано Annie Cresta (2017-07-31 10:35:31)